Во время ужина, уже после отъезда дона Хуана, снова послышался этот странный звук: «Клок-клок-клок-клок».
— Что это? — не выдержав, спросила Марта.
Матильда бросила на нее холодный взгляд и продолжала объяснять Пино, что у Даниэля особая диета, ему можно есть только вареное, необходимо много свежего масла и гоголь-моголь на десерт. Завтра Онеста сама приготовит этот гоголь-моголь.
— Нет, милая, — сказала Пино, немного утомленная ее объяснениями. — Висента и без нее справится.
— Тогда я покажу ей, как это делать, — заявила Онеста. — Это особый гоголь-моголь.
Хосе вмешался в разговор:
— Здесь вам придется привыкать к тому, что у нас есть. Я не подозревал, что во время войны Даниэль стал таким привередливым.
— Ах, у бедняжки Даниэля такое слабое здоровье, — сказала Онес. — Люди искусства, вы понимаете…
Хосе взглянул на Онесту и улыбнулся своей особенно некрасивой улыбкой.
— Дорогая тетя…
Онес вскинула руки к щекам, словно хотела закрыть лицо, и вспыхнула, как деревенская жеманница.
— Ах, ради бога, не называй меня тетей!.. Ведь мы почти одного возраста.
— Дорогая тетя. Ты очень хорошо помнишь, что, когда я был мальчиком, мне часто приходилось обедать у вас. Тогда я действительно был болен, но мне никогда не готовили особо. Сам Даниэль говорил, что мне следует привыкать. Я полагаю, что он был прав. Он тоже привыкнет.
Пино обеспокоенно выслушала его и заявила, что ее муж — самый ворчливый человек на свете.
— Столько разговоров из-за какого-то гоголя-моголя!
Хосе покраснел, но продолжал улыбаться.
— Как тебе угодно.
«Клок-клок-клок-клок!» Теперь Марта поняла, что этот звук вылетает из горла Даниэля. Пино тоже повернула голову и удивленно глядела на него. Онес непринужденно объяснила:
— Это нервное расстройство, оно появилось у Даниэля во время войны.
Служанка, молодая толстуха, так старалась сдержать смех, что из глаз у нее потекли слезы; вконец сконфузившись, она бросилась вон из комнаты, но задела подносом о дверь и уронила на пол соусник. Пино, рассердившись, раздраженно обругала ее, потом опомнилась, посмотрела на Матильду и, встретив ее суровый взгляд, расплакалась.
Сцена становилась чересчур напряженной. Марта перевела глаза на Даниэля и заметила, что ее дядя погружен в созерцание ног служанки Кармелы, которая, нагнувшись, смущенно подбирала осколки посуды и тряпкой вытирала пол. Онес и Матильда как ни в чем не бывало продолжали молча есть, а Хосе уговаривал Пино выпить глоток воды.
Через минуту, прошедшую в сосредоточенном молчании, раздался пронзительный голос Даниэля:
— Завтра я сам объясню кухарке, как готовить мой гоголь-моголь…
Хосе снова покраснел.
Марта сидела как на иголках. Она не спускала глаз с Матильды, но поэтесса, казалось, не замечала ее. После ужина Матильда предложила:
— Давайте помолимся за тех, кто пал сегодня на поле сражения.
Хосе и Пино переглянулись.
— Молись у себя в комнате. Мы не богомольны.
Этим брюзгливым замечанием Хосе завершился первый семейный ужин.
Утром Марта проснулась и услышала, как под окнами распевает садовник Чано. Открывая глаза, она со смешанным чувством подумала о родственниках. Она не могла до конца поверить, что они уже здесь, но в то же время ее томило разочарование, словно ожидания обманули ее.
Она вышла в сад. Чано, поздоровавшись, подошел к ней и протянул письмо. Он умел читать, но его брат, находившийся в армии, писал таким почерком, что понять смысл письма было совершенно невозможно. Марта помогала Чано разбирать каракули брата. Кое-что ей удавалось расшифровать. После многочисленных здравиц в честь Франко, Испании и смерти[14], — брат Чано был легионером, — после многочисленных пожеланий здоровья всем родственникам в письме говорилось, что жизнь на войне — лучшая жизнь для мужчины, что он приедет в отпуск и надеется уговорить Чано пойти на фронт добровольцем, «зачем ждать, пока тебя заставят силой», тогда они смогут воевать вместе и это будет лучше.
— Ты собираешься завербоваться?
Чано показал свои белые зубы.
14
Имеется в виду клич фашистского Иностранного легиона «Да здравствует смерть!», впервые провозглашенный франкистским генералом Астраем в 1936 г.