— Сам бы я не прочь. Но мне надо обмануть мать… Знаете, я бы хотел повидать что-нибудь, кроме наших островов, пока еще не кончилась война.
— Я бы тоже уехала, если бы была мужчиной, — Марта задумалась, — и если бы не надо было никого убивать…
— Убивать?.. Плохо, только если самого убьют, как по-вашему, сеньорита? Но мой брат говорит, что умного пуля не берет.
Ни Марта, ни Чано не знали в то утро, что в самом конце войны молодой садовник все-таки попадет на фронт и что на четвертый день его пребывания в окопах граната оторвет ему голову.
Когда Марта отошла, Чано окликнул ее:
— Только никому не говорите, слышите, Мартита?
— Ну что ты!
Разговаривая с садовником, Марта видела, как из окна своей комнаты выглянула подтянутая, тщательно причесанная Матильда. Она показалась девочке воплощением энергии. Марта и предположить не могла, что Матильда в этот миг пребывала в глубоком унынии. Смеющийся пейзаж вокруг казался поэтессе молчаливым и мрачным, как тюрьма. Она была раздражена, она была почти в отчаянии. А Онес и Даниэль превосходно чувствовали себя в этом доме, где, по словам Даниэля, ощутимо пахло деньгами. Онес находила дом очень интересным. Прошлым вечером, когда Матильда с мужем раздевались у себя в комнате, Онес, пробежав по коридору, постучала к ним и настояла, чтобы они зашли в ее спальню, раньше принадлежавшую Марте.
— Идемте, идемте.
Онеста была в халате, в волосах торчали папильотки; лицо, покрытое густым слоем крема, горело от возбуждения.
— Идемте, посмотрите.
Она подвела их к окну; снаружи они увидели лишь тихий, романтичный уголок сада — маленькая площадка, скамья в густо увитой плющом беседке.
— Вы не видите? Здесь, напротив.
Под углом к этому окну, на той же высоте, виднелись два других окна с решетками. Трагически и восторженно Онес прошептала:
— Сумасшедшая! Совсем рядом со мной…
Даниэль туповато посмотрел на нее. Матильда, опасаясь снова услышать клокотанье, поспешила сухо сказать:
— И для этого ты привела нас сюда? Идем спать, Даниэль!
— Нет, постойте, вы только взгляните… Я обнаружила кое-что очень интересное.
Онес подошла к письменному столу. Она преобразовала его в туалетный столик, поставив на него зеркало и множество коробочек с кремами и пудрой. Здесь же стояла большая фотография в серебряной рамке. Онес поднесла ее к свету.
— Кто это, по-вашему?
Все посмотрели на фотографию. Это был портрет очень молодой женщины. Волосы, подстриженные по моде начала тридцатых годов. Стройная шея. Светлые, удивительной красоты глаза. Прекрасное лицо.
— Это сумасшедшая? — спросила Матильда.
Онес разочарованно протянула:
— Ах, все-то ты знаешь.
— Я не знаю, я только предполагаю.
— Я считала, что это киноактриса. Подумать только, такая красавица и… Ведь красавица, правда? Я спросила у Марты, и она сказала, что это ее мать. Как странно! Мне казалось, что Тереса очень старая.
— Но это давнишняя фотография, теперь она, верно, не такая.
— Нет… Ах, как мне хочется посмотреть на нее. А тебе, Матильда?
— Нисколько. Идем спать.
Матильду не занимали дела этой семьи. А Онеста с восторгом обнаружила, что Хосе, не успев в тот вечер войти к себе в комнату, тут же поругался с Пино и вышел, хлопнув дверью.
Теперь Матильда с минуту постояла у окна, вдыхая свежесть прекрасного ноябрьского утра. Эти семейные истории утомляли ее до отчаяния. После всех бурных событий, после всего пережитого ею с начала войны, она чувствовала себя здесь не в своей тарелке.
В столовой Даниэль приказал позвать кухарку. Перед его прибором лежала гора пакетиков с каким-то неизвестным порошком, который впоследствии стал таким популярным. Но до сих пор Висента не видела ничего подобного.
— Это суррогат, моя милая.
— Да, сеньор.
Высокая и сухопарая, в платке, завязанном под подбородком, Висента стояла, потупив глаза, и время от времени кидала исподлобья взгляд на Даниэля, восседавшего за столом перед большой чашкой с липовым настоем.
— Это суррогат… Необходимо заменять его яйцами постепенно, чтобы мое пищеварение не нарушилось. Сегодня, приготовляя гоголь-моголь, прибавьте к порошку половину желтка, — завтра — целый желток, потом два, три, четыре, пока не дойдете до полдюжины… В то же время уменьшайте количество порошка. Вы поняли?
— Да, сеньор.
Хосе, спускавшийся с лестницы, остановился и с любопытством прислушался.
— Погоди, это будет гоголь-моголь или торт?
При виде племянника Даниэль перепугался. Висента неслышно исчезла.