Но когда она вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь, ее охватил страх. Темный коридор показался бесконечным, маленький садик — невероятно длинным. Наконец она очутилась на улице, чисто подметенной ветром; она дрожала, точно листок, сорванный с дерева могучим дыханием моря.
Марта поняла, что теперь почти уже ночь, и представила себе лица Хосе и Пино, если она вернется немного позже обычного.
Вечерами она никогда не возвращалась вместе с Хосе, а ездила автобусом. Однако на этот раз, когда, взволнованная пережитым, она шагала к остановке, ее нагнала машина Хосе. Он затормозил.
— Ты домой? Садись.
Марта села.
Пока автомобиль выезжал из города, они не произнесли ни слова.
— Ты была у дяди?
— Нет.
Родные уже несколько дней жили отдельно. Хосе был доволен их переездом или, по крайней мере, казался довольным. Некоторое время Марта молчала, не решаясь заговорить о том, что думала. Иногда она закрывала глаза и видела широкое окно, а за ним море, пылающее в сумерках. Это видение почему-то придавало ей силы.
— Знаешь, мне придется теперь каждое утро ездить в город.
— Это еще почему? У тебя изменилось расписание?
— Нет. Но я буду готовиться к занятиям вместе с девочками. У нас все так делают.
Хосе ответил не сразу. Машина мчалась вперед. Большие ветви эвкалиптов склонялись над дорогой; сквозь них на разорванных клочках неба вспыхивали пригоршни звезд. Автомобильные фары поливали шоссе желтым светом.
— Там видно будет, — сказал наконец Хосе.
«Как все сложно! — думала Марта. — Есть люди, которые уходят и приходят, никого не ставя об этом в известность. Если бы я была мальчишкой, никого бы не удивляло, что мне надо уходить по утрам. Никто бы слова не сказал, если бы я вдруг завербовалась в армию, как садовник Чано. Может быть, я убежала бы из дому, как Пабло».
Когда они подъехали к усадьбе, лицо ее было задумчиво. Им навстречу вышла Пино. Свет из столовой обрисовывал ее темный силуэт.
— Вы вместе?!
Ее почему-то поразило, что Марта приехала в машине вместе с Хосе.
— Мы встретились случайно…
Пино не ответила. Она вернулась в столовую, где стол был уже накрыт к ужину. Хосе, который с тех пор, как Чано отправился на фронт, сам отводил машину в гараж, вошел позже, потирая руки.
— В чем дело?
Хосе хотел, чтобы жена встречала его приветливой улыбкой. Но бледное лицо Пино было надутым.
— Не подходи ко мне!
Хосе посмотрел на Марту. Она сидела, безразличная к окружающему. Он обернулся к жене. Сердито спросил:
— Могу я наконец узнать, что тут происходит? Могу я узнать, почему, когда я возвращаюсь с работы, меня встречают кислые лица?
Пино повернулась к нему, дрожа от злости:
— Да, можешь! Можешь… Мне опротивело, понимаешь, опротивело. Опротивело жить здесь, опротивело, что ты не обращаешь на меня внимания, опротивело, что ты принимаешь своих родственничков, а меня не пускаешь даже маму повидать… Что я заперта тут с сумасшедшей, а ты со своей дорогой сестричкой раскатываешь на моей машине!..
Марта удивленно посмотрела на Пино. Но ничего не сказала. Она уже привыкла не вмешиваться. Пино подошла к ней.
— Я ненавижу тебя, дура, ненавижу! Видеть тебя не могу! Торчит тут у меня на глазах целые дни и посмеивается!.. Попробуй мне еще посмеяться!
Обезумев от ярости, Пино судорожно вцепилась в кувшин с цветами, словно собираясь швырнуть его Марте в голову. Хосе перехватил ее руку. Служанки выглянули из кухонной двери и тут же скрылись.
— Он меня бьет! На помощь! На помощь!
— Никто тебя не бьет, идиотка! — заорал Хосе на жену. — Сядь!
Пино разразилась слезами, потирая онемевшее запястье.
— Из-за какого-то проклятого кувшина с цветами… Нельзя его разбить, видите ли!.. Вот возьму завтра и расколочу об пол!
Слезы душили ее. Они заливали ей лицо, тело колотила дрожь. Как обычно, начались судороги и нервный озноб. Как обычно, голодная Марта вместе с Хосе повела ее наверх, почти волоча по лестнице. Там девочке пришлось сидеть около Пино, пока брат в ванной комнате готовил шприц для укола.
— Не оставляй меня одну… Говори со мной.
Марта говорила. Она сама не знала, откуда берутся у нее эти безразличные слова, текущие поверх ее мыслей. Она рассказывала о школьных событиях, о преподавателе математики, о девочке, которая выпрыгнула в окно во время занятий…
Пино смотрела не нее невидящими глазами. Вдруг она откинула одеяло.
— Дура! Больше говорить тебе не о чем… Какая ты дура! И как ты мне надоела, смотреть на тебя тошно!