По мере приближения к Лас-Пальмас ее беспокойство и неясный страх постепенно рассеивались. Невысокое солнце светило мягко и ласково. В пригородах стоял терпкий запах банановых рощ. Над их густой массой поднимались высокие пальмы, и башни собора плыли поверх этой яркой сверкающей зелени. А вдали тянулась голубая линия утреннего моря. Потом автобус вполз в путаницу сонных улиц. В распоряжении Марты был целый день.
По обыкновению, она направилась к рынку, уже проснувшемуся в этот час. На старом мосту Пало над Гинигуада цветочницы устанавливали свои лотки. Марта взглянула на сияющие зеленым светом морские волны, которые здесь, под мостом, пытались поглотить неподвижную каменную реку, заросшую пыльными кактусами, молочаем и арникой.
Жизнь на площади уже началась. На автобусах подъезжали крестьянки, среди лотков бродили ранние покупательницы — кухарки. Девочка смотрела на них. Иногда она думала: «Это я, я, Марта Камино, я сегодня свободна». Ревность Пино помогла ей получить разрешение уезжать одной по утрам, и она словно начала жить заново. «А ведь я бывала жалкой, бывала несчастной, — думала она с удивлением, — один раз даже почувствовала зависть…» Ей казалось, что все недобрые чувства зарождаются только во тьме, под гнетом; свободный человек в чудесном мире всегда добр. Пусть она не выражала своих ощущений именно в таких словах, но эти чувства не покидали ее. Она шла мимо знакомых домов. Многие из ее подруг еще не проснулись.
Марту окружали запахи фруктов, рыбы, кофе. Густые утренние запахи, вдруг сметаемые солеными порывами морского ветра.
Она улыбнулась. Подумала о том, что вечерами испуганно говорили ей подруги: «Тебя примут за сумасшедшую, все видят, что каждое утро ты как неприкаянная бродишь по улицам. Что ты делаешь?» Марта ничего не делала. Она жила. Позже, после несчастья, происшедшего в ее доме, люди рассказывали друг другу чудовищные вещи. Говорили, что за ней никто не смотрел, что она целыми днями бродила по улицам, запуганная, с голодными глазами. Рассказывали еще многое другое, но Марту это не огорчило по той простой причине, что она не узнала об этих сплетнях.
У дверей мрачного кафе рядом с рынком Марта остановилась, потому что оттуда доносился звон гитар. Она увидела большой зал, со стойкой в глубине, возле стойки — дверь, задернутая грязной занавеской. За занавеской какие-то пьяницы, застрявшие тут после ночной попойки, пели монотонно и неутомимо:
Марта улыбнулась, робко и очарованно. Так как пьяницы были скрыты занавеской, она решилась переступить порог и вошла в зал, темный и грязный, где завтракало несколько рыночных торговцев. Она сама не понимала, почему это место так притягивало ее. Быть может, только потому, что оно было для нее совершенно новым, ничто здесь не напоминало привычную обстановку. Усевшись в угол, она спросила кофе и пышки. Горячий кофе был жидким и невкусным, но пышки ей понравились.
Неподалеку от нее расположились усатые мужчины, брюки которых держались на широких черных поясах, и несколько женщин с волосами, свернутыми жгутом на затылке, в накинутых на плечи черных шерстяных шалях. Они посмотрели на девочку, но вскоре забыли о ней, как ей и хотелось. Ее присутствие удивило их, но в то же время им до нее не было никакого дела.
Пахло вином, горелым маслом, грязью, мухами — жизнью.
По контрасту с ее домом, сверкавшим чистотой и чрезмерным порядком, с надоевшим до отвращения словом «микробы», атмосфера кафе очаровала Марту. Ей нравилось слушать пьяных гуляк, которые, надрываясь, тянули свою песню о маяке.
Конечно, это солдаты, солдаты, приехавшие в отпуск после тяжелых военных трудов, они веселятся и пьют напропалую.
В словах песни звучало обещание. «Но сейчас уже завтра», — улыбаясь, подумала Марта. Она поднялась, расплатилась и вышла на яркую, солнечную улицу. Ее пронизало ощущение, что этот сияющий день будет самым счастливым в ее жизни. Она вспомнила о своей записной книжке, «золотой день», — запишет она там. На мостовой Марта подкинула монетку. Если выйдет решка, она сегодня увидит Пабло. Вышел орел. Но она все равно знала наверняка, что встретит его. Как будто кто-то вдохнул эту уверенность ей в душу. Громкое ругательство вернуло Марту к действительности. Рядом с ней рабочие таскали мешки.