— Эй, посторонись! Задавлю!
Да, люди работали, двигались, жили!
Марокканцы продавали стеклянные украшения. Канарцы неторопливо занимались своими делами. По утренней улице, подобно Марте, шли прохожие, но в отличие от нее у каждого была цель.
Девочка обогнула большое каменное здание — театр, носивший имя Переса Гальдоса, и пошла к морю. Двигаясь вдоль задней стены театра, она вышла на берег и увидела, как волны разбиваются возле узких сырых улиц и с рокотом отступают назад, словно протестуя, что город повернулся спиной к морю, выставив напоказ эти печальные закоулки. Но Марта любила оборотную сторону города.
Начинался прилив. Смуглые ребятишки, нечесаные, совершенно голые, играли среди камней, как бесстыдные языческие божки. Они кидались в грохочущий прибой. Увидев Марту, мальчишки что-то крикнули ей, но из-за шума волн она не расслышала их слов. Однако Марта хорошо знала, что это отнюдь не комплимент.
С места, где она стояла, была видна длинная темная улица, огороженная крепкой стеной, о которую скоро ударятся волны, кидая вверх фонтаны пены. В конце улицы горделиво вздымал над водой свои пальмы парк Сан-Тельмо; у его стен уже бились, гонимые приливом, высокие волны Атлантики.
Марта снова остро почувствовала, как прекрасно вот так, ничего не делая, свободно жить в этом мире. Особенно потому, что она была уверена: эта возможность досталась ей просто чудом, и чудо будет длиться очень недолго. Ей хотелось встретить Пабло и рассказать ему о своих мыслях и чувствах, ему ведь нравится говорить о таких вещах. В этот зимний день, двадцать шестого января, день белых облаков и жаркого солнца, она увидит его.
И она его увидела. Но не возле отеля, как представляла себе и куда подошла поздним утром, словно влекомая магнитом. С полчаса она, не скрываясь, бродила вокруг дома, подкарауливая Пабло. Это было изнурительное ожидание на солнцепеке и, как в предыдущие дни, — бесполезное. Иногда она принималась смотреть на воду, на кипящую белую пену. Она загадывала: «Я взгляну на отель, когда пройдет десять волн». Проходило десять волн, она смотрела на дом. Никого… Тогда ей становилось страшно, что она пропустила Пабло, что он незаметно проскользнул у нее за спиной.
Потом она представляла себе художника в его комнате. Вот он завязывает галстук, вот надевает куртку, вот выходит в темный коридор… Ей казалось, что она слышит стук его трости, но тут же понимала, что это стучит ее сердце. Пабло не вышел. Усталая, с ноющими ногами и пересохшим от волнения ртом, она отправилась в старый парк в Сьюдад-Хардине. Она прошла по его желтым дорожкам, где пряно благоухали большие белые цветы и гудели шмели, празднуя вечную весну. В парке росло гигантское драконово дерево. Девочка села на скамью, кольцом окружавшую его ствол. Настроение ее упало, она была настолько подавлена, что ей хотелось плакать. На фоне неба вырисовывались великолепные кроны пальм; ползучая герань нарядно обвивала их стволы. Везде вечнозеленые растения. Всегда в цвету, даже смотреть надоело.
В страхе она спрашивала себя, сколько продлится для художника очарование этой неизменной красоты, для него, который приехал из страны, где времена года меняются. Она даже не знала, отчего Пабло приехал сюда. Онеста говорила, что он выбрал эти острова как самое тихое и самое удаленное от войны место в Испании, а может быть, хотел посмотреть на новые пейзажи, чтобы написать их. Но война скоро кончится, и он уедет, так же как Даниэль, Матильда и Онеста.
Эта мысль привела девочку в отчаянье. Уже несколько дней назад Марта с решительностью, родившейся из ее разговоров с Пабло, заявила брату, что после конца войны она хочет уехать с родными, хочет учиться в Мадриде. Отказ Хосе, окончательный и бесповоротный, не оставлял ей ни малейшей надежды вырваться отсюда. «Тебе нечего делать на материке…» Именно тогда-то, услышав от нее пересказ разговора с Хосе, художник и стал ей доказывать, что человек, сильно чего-либо желающий, обязательно добьется своего.
Марта прислонила голову к стволу драконова дерева. Это старое-престарое дерево с человеческой душой. Дерево, чей толстый перекрученный ствол напоминает страстное сплетение человеческих тел; твердые листья его кроны, заостренные, словно иглы, царапают мягкий шелковистый воздух, и под корой течет красный сок. Нехорошо думать о любимом человеке, касаясь головой этого дерева жарких стран. Молчаливое и загадочное, оно не окутывает себя пеленою туманов, оно четко вырисовывается в безжалостном ослепительном свете знойного дня. Оно требует реальности. Оно не любит тени. Если нож поранит его, наружу брызнет не свежий водянистый сок — из его плоти будет сочиться кровь, как из раненого человеческого тела. Века и века тихо стоит оно в ожидании, в солнечных лучах днем и в свете низких звезд прохладными ночами.