В понедельник она опять встретилась с Сиксто. Это был день его именин, и Марта подарила ему пачку сигарет. Они плавали, и оба чувствовали, что теперь, когда между ними установилась такая близость, море стало жарче и купаться уже не так приятно, как сесть в лодку и уплыть далеко. Они не говорили ни о помолвке, ни о других подобных вещах. Сиксто рассказывал Марте, как в Испании он в разгар зимы купался в холодной реке.
— Мы, канарцы, не можем жить без воды. Все остальные солдаты, хоть они и привыкли к холоду, просто зубами стучали, глядя на нас. Но мы после купанья попрыгаем, как обезьяны, и разогреваемся; нам было теплее, чем им, и вшей у нас было меньше… Конечно, вши сразу же набегали снова, это хуже всего… Но знаешь, я скажу, что, если не считать этого, мне на войне нравилось. Плохо, что бывало страшновато…
Через некоторое время Сиксто заметил:
— Я насмотрелся на тамошних крестьян. Вот странный народ! Целыми днями они глядят в небо, ждут дождя, хотя река у них под боком. Вода в реке пропадает безо всякой пользы, а они все смотрят на небо. Будь у нас здесь такие реки, нам и дождь был бы не нужен… Как ты думаешь?
— А летом ты тоже купался в реке?
— Купался. Это не то, что море, но летом неплохо.
Марта представила себе реку, берега которой густо заросли деревьями, и Сиксто, плывущего в воде, затененной спутанными ветвями. Но это видение было неясным. Если ома закрывала глаза, Сиксто представлялся ей выходящим из моря, с него капала вода, а позади расстилался беспредельный горизонт.
К родным она пришла рано и застала дома только Даниэля, сидящего за роялем. Привлеченная музыкой, она остановилась у двери. Даниэль почувствовал ее присутствие и, вместо того чтобы, по обыкновению, продолжать игру, обернулся. Он взглянул на нее с интересом и подозвал. Марта увидела, что он по-заговорщицки улыбается.
— Иди сюда, иди…
На столике стояла бутылка и несколько стаканов.
— Давай чокнемся, детка… за один секрет.
— Ты тоже выпьешь?
— Всего одну капельку.
Глаза у Даниэля внезапно загорелись, он погладил Марту по щеке.
— Кто бы сказал, что ты способна на такие вещи!
Марта отстранилась, удивленная.
— Какие вещи?
Даниэль приложил палец к своему крохотному рту и оглянулся по сторонам.
— Тс-с, осторожно… А то слуги услышат. Можно делать все, если соблюдать приличия, детка. Понимаешь, соблюдать приличия. Ты не будешь против, если я тебя ущипну? Твой бедный дядя Даниэль уже старик. Да, да, надо соблюдать приличия… Предупреждаю тебя, что твои тетки немного сердятся. Матильда у нас пуританка… А Онес никогда не переступала границ. Самое важное — это границы, детка, так говорит тебе твой старый дядя… Дай мне лапку. Ах, тебе бы надо побольше следить за руками! Ты ведь дама, маленькая дама… Ты знаешь, что сейчас ты очень хорошенькая?
Марте казалось, что Даниэль пьян. Это было очень странно. Из-за своего желудка он никогда не пил.
— А? Что ты говоришь? Ты ничего не говоришь? Постой, куда ты? Я на твоей стороне…
— Я никуда не ухожу. — Марте стало не по себе. — Я просто не знаю, о чем ты говоришь…
— Ах, конечно, конечно же, знаешь. Мне нравится твоя стыдливость, но ты все знаешь. Ты можешь открыть мне душу, точно своему исповеднику. Я тоже много грешил.
Последняя фраза прозвучала, как тайное признание.
Марте стало ужасно стыдно. Вдруг при виде Даниэля, при виде его лица, его загоревшихся глазок, его слегка дрожащих рук ей захотелось без оглядки броситься вниз по лестнице, поскорее убежать прочь. Но имя, произнесенное Даниэлем, остановило ее.
— Пабло недоволен нашими дамами… Хе-хе-хе… Да, плутовка, да. Ты рассердила его.
Горячая волна крови, залившая шею и лицо девочки, медленно отступала к сердцу, которое колотилось тяжело и гулко. Она побледнела. Тихо спросила:
— Что он говорил?
— Ах, разные глупости… Что они за тобой плохо смотрят, да почем я знаю! Себя-то он считает высоко нравственным… Ну ладно, присядь сюда, сюда, рядом со мной, посидим немножко вдвоем, а? Да, надо вести себя очень осторожно. Я мог бы рассказать тебе многое из собственного опыта.