Магазины пахли кружевами, новыми тканями. Индийцы торговали манильскими шалями и костяными слониками, от их лавок расходился запах шелков и дорогого дерева. Для кого-то эти ароматы тоже могли быть искушением, каким были для нее гудки пароходов, зовущие по ночам…
Марта встретила двух школьных подруг, они расцеловали ее в обе щеки и потащили с собой в музыкальный магазин послушать последние пластинки. Тогда она ощутила, как ее душит дикое нетерпение, и вырвалась от них; почти силой.
Прозвучал пушечный выстрел — двенадцать часов. Марта поняла, что утро кончилось. Ей потребовалось немало ловкости и хладнокровия, чтобы рано выбраться из дому. Накануне вечером, когда Пино уже легла, Марта попросила у Хосе денег, чтобы утром добраться до города на автобусе.
— Я думаю, что Пино будет недовольна, если я поеду, с тобой.
— Поедешь в школу после обеда, этого достаточно.
— Мне надо позаниматься. Я много пропустила за эти дни. Я пойду к Аните…
— Помни, что ты мне обещала, — сказал Хосе.
— Больше ты меня с Сиксто не увидишь.
И после этого разговора — свобода… А теперь она теряет драгоценное время, не решаясь войти в лавку и рискуя быть замеченной Хосе, если он проедет по этой улице.
Ей надо было войти в магазин, который она заранее наметила, мимо которого проходила столько раз. Маленький магазинчик, где внутри тикало в такт множество часов. У окна работал человек, вооруженный большой лупой. Марта долго смотрела на него сквозь витринное стекло. Ее привлекала пустота и тишина маленькой лавки. Безделушки поблескивали на солнце, а когда одни часы отбивали время, другие с секундными интервалами вторили им. Человек за стеклом иногда кидал безразличный взгляд на белокурую головку девочки, которая в это утро так настойчиво заглядывала к нему в окно. К счастью, он не смотрел на нее слишком внимательно. Марта победила наконец свою робость и вошла в чистую комнатку, где пахло металлом. Тишина сгустилась вокруг.
Когда человек, вынув лупу, вопросительно взглянул на Марту, она вытащила из кожаного портфеля коробочку чеканного серебра и открыла ее. Дрожащими руками она разложила на стеклянном прилавке то, что называла своими побрякушками и никогда не носила: две пары детских золотых сережек; несколько толстых серебряных браслетов; золотую цепочку, тоже довольно тяжелую; колечко с печаткой, золотое, с ее инициалами, другое — с маленьким рубинчиком; толстый медальон, полученный в наследство от бабушки и казавшийся ей очень уродливым, но украшенный брильянтами, и платиновую подвеску с брильянтовыми розочками и цепочкой — подарок, преподнесенный ей в день первого причастия.
Со страхом услышала она холодный звон металла о стекло. Язык отказывался повиноваться. Драгоценности казались все более жалкими. Стоят ли они вообще что-нибудь?
— Я бы хотела узнать, сколько я могу за них получить.
Мастер встал — долговязый мужчина в длинном рабочем халате. Марте почудилось, что он строго рассматривает ее тем глазом, в котором секунду назад держалась лупа и который даже сейчас, без лупы, казался больше другого. Потом он внимательно оглядел драгоценности, снова вставил лупу, поцарапал металл… Наконец не совсем решительно изрек приговор:
— За это вы можете получить триста песет. Считая вместе с коробкой.
Марта поспешно сказала, чувствуя, что заливается краской:
— Меньше чем за пятьдесят дуро я это не отдам.
Мужчина рассердился:
— Так я же предлагаю вам триста песет. Я уже сказал.
— Ах, да… Очень хорошо. Я согласна.
Марта от радости не чуяла под собой ног. Оказывается, продавать очень просто. Она боялась, что ее будут расспрашивать и угрожать разоблачением перед родными. Но, к счастью, торговца не интересовала ее семья и он не соблазнился предложенной ею низкой ценой. Сразу видно, думала Марта, что он честный человек. Когда он протянул ей деньги, она вдруг обнаружила, что его скучающее, безразличное лицо — сама воплощенная доброта.
Триста песет представляли для Марты сказочную сумму. Она боялась, что потеряет их; никогда у нее не было столько денег.
Точно пьяная, вышла Марта на улицу, показавшуюся ей прекрасней и оживленней, чем всегда, хотя в этот полуденный час вокруг было совсем пусто. Девочка сознавала, что сделала первый важный шаг на пути к осуществлению своих планов.
За обедом ее начали одолевать сомнения, хватит ли этих денег на билет. Куски застревали у нее в горле. Она силой заставляла себя есть и пила много воды, чтобы легче было глотать. Девочка не принимала участия в разговоре и почти не слушала, о чем болтали родные, которые, казалось, очень радовались ее «выздоровлению». Неужели они и вправду верили, что она болела в течение этих пятнадцати дней? Марта навострила уши, только когда уловила, что в этот день Пабло уезжает на юг.