«Она как мертвая. А ты, ты никогда не была с ней. Никогда она не нуждалась в тебе. И ты не нуждалась в ней с тех пор, как она ушла из твоей жизни. Поняла бы она тебя?.. Она была счастлива у себя дома. Как рассказывает Висента, ей нравились ее драгоценности, ее безделушки. Она не читала книг, не мечтала о других мирах и не была несчастной истеричкой вроде Пино. И тем не менее… Стала бы она удерживать тебя, если бы могла? С тех пор как ты выросла, ты чаще думала не о ней, а о твоем отце, который оставил тебе ящик с книгами на чердаке. Ты покидаешь ее навсегда. Посмотри же на нее».
Внезапно Марту охватил страх. А что, если бы Тереса открыла глаза и сказала: «Не уезжай, ты должна остаться со мной, я носила тебя под сердцем, ты моя…» Девочка хорошо знала, что многие осуждают ее отношение к больной матери, особенно сравнивая его с отношением Хосе, который был Тересе всего лишь пасынком.
Но Тереса не могла ничего сказать. Не могла задержать ее. Марта ни к кому не испытывала привязанности, и сама она была никто, и это придавало ей сил. Тереса покинула ее много лет назад, даже смерть не оторвала бы мать от дочери так бесповоротно, как оторвала болезнь. Если бы Тереса и запретила ей уезжать, она все равно бы убежала, безо всякой жалости, не оглянувшись назад. Лицо Марты стало суровым.
Она припомнила знакомые семьи, где все были связаны друг с другом нежными узами, где отъезд сына, отправляющегося учиться на материк, означал настоящую трагедию; семьи, которые война потрясла до основания. В таких домах даже мысли ни у кого не возникало, что дочь может покинуть семью иначе, чем выйдя замуж.
Кончиками пальцев Марта притронулась к бледной руке матери, одиноко лежащей на одеяле. Глаза Тересы открылись, испуганные и огромные, зеленые с черными зрачками. Потом она зажмурилась и, повернув голову, уткнула лицо в подушки.
Марта крепко спала в эту ночь. Она проснулась очень рано; ей казалось, будто она не могла уснуть до рассвета и закрыла глаза всего на несколько минут.
Утро было прекрасным, в полях трепетала жизнь. Марта подумала, что в порту сейчас, наверное, на воде лежат тени пароходов.
Перед окном Пабло из моря поднимается солнце, окрашивая воду в красный цвет… Комната пуста, как в тот день, когда ее видела Марта. Скоро не будет даже и комнаты Пабло… Марта непременно должна увидеть его. Пока он, этот человек странной судьбы, способный понимать самые истинные, самые важные вещи на свете, остается у них на острове, здесь еще можно жить, но если он уедет… Если он уедет, тогда все равно: быть в монастыре, в усадьбе или умереть. В минуты, когда Марта вспоминала, что Пабло интересуется ею, пусть даже лишь затем, чтобы осудить ее поведение, уехать вместе с ним казалось ей вопросом жизни и смерти.
Он на юге. Марта знала дом, где он остановился. Как-то раз она обедала там с дедушкой, незадолго до начала войны. Ей представлялась бедная лавчонка возле дороги. Она даже не знала, как называется это место на длинном Южном шоссе… Но она была уверена, что сможет узнать его, хотя, конечно, добираться туда далеко… Хозяина дома звали Антоньито-лодочник. Уже много лет Марта не ездила по Южному шоссе. Быть может, размышляла она, путешествие туда не такое уж долгое, как ей показалось в первый раз: ведь ее родные собирались навестить Пабло и вернуться в тот же день.
Одеваясь, Марта обдумывала все это и внезапно поняла, что именно к нему, к Пабло, поедут сегодня ее родные. Уверенность с каждой минутой возрастала. Какой глупой она была, что не оставила им записку с просьбой взять ее с собой! Марта рассчитала, что, если поторопиться, еще можно застать их в Лас-Пальмас и поехать с ними. Тогда-то ей представится возможность объяснить Пабло все, что было с ней и чем она занималась последние дни. Марта не видела художника уже столько времени, что при одной мысли о новой встрече с ним у нее перехватывало дыхание. Подумать значило для нее теперь сделать, поэтому она заторопилась, кончая одеваться, как будто родные и вправду ждали ее, чтобы повезти к Пабло.
Служанки, разбуженные Висентой, только что поднялись, а Хосе и Пино еще спали. Марта написала для невестки несколько строчек на листке, вырванном из тетради, потому что теперь она стала предусмотрительной и хитрой. Она не хотела слишком сердить брата и невестку, но вместе с тем хотела исключить всякую возможность отказа.
«Уезжаю рано: вчера забыла сказать, что дядя пригласил меня поехать с ними за город. Если мы вернемся поздно, я буду ночевать в Лас-Пальмас. Скажи Хосе, если он сомневается, пусть проверит, где Сиксто. Я с ним не встречаюсь».
Марта порвала несколько черновиков, прежде чем удовлетворилась написанным. Она поискала, где бы положить записку так, чтобы ее заметили, но потом ей пришла в голову другая мысль, и она позвала Лолилью. Из трех служанок Лолилья казалась самой славной. То была очень добрая, мягкосердечная девушка с вечно испуганным и в то же время приветливым лицом. С тех пор как пришло известие о смерти садовника Чано, она только и делала, что плакала по углам, тихо всхлипывая и улыбаясь сквозь слезы своей обезоруживающей улыбкой. Висента утешала ее на свой лад: «Благодари бога, что он прибрал не тебя».