Наконец они остались одни. Во дворе слышался скрип колодца, женщина доставала воду и кричала что-то детям. Голоса рыбаков в лавке раздавались все громче… Ужин кончился. В комнате было очень жарко. Только теперь Марта заметила тараканов, ползавших среди ящиков с продуктами. Она порадовалась, что не видела их до ужина, но потом подумала: пожалуй, они не испортили бы ей аппетита.
— Марта, мне надо серьезно поговорить с тобой.
— Говорите… Я выслушаю все, что вы скажете.
Марта подняла к нему лицо, полное ожидания, и Пабло смутился. Он молча смотрел на загорелую руку девочки, лежавшую на клеенке, руку тонкую и сильную.
Глядя на Марту, художник думал, что это взбалмошная избалованная девчонка, без капли здравого смысла, готовая надоедать любому в угоду своим капризам. Когда он познакомился с ней у нее дома несколько месяцев назад, она показалась ему очень робкой и сентиментальной, потом она стала немного раздражать его. Быть может, причиной тому была ночь, когда он, выпив лишнего, рассказал ей о своей жене и потом не мог вспомнить, какие глупости успел наболтать в те минуты. Она написала ему нелепое письмо, в котором давала понять, что считает его чуть ли не святым, и когда Матильда заметила ему, что их совместные прогулки могут скомпрометировать Марту, он был рад прервать эти надоевшие ему встречи. Несмотря на это, он все еще питал к ней некоторую симпатию: она была такой юной и казалась немножко влюбленной в него. Позже он почувствовал себя обманутым. После рассказов о ее похождениях она стала для него обычной вульгарной девчонкой, и вот в довершение всего явилась сюда мешать ему, совершенно с ним не считаясь.
И все-таки ее руки, пока он смотрел на них, почему-то немного успокоили его. Не то чтобы они были красивыми, но, если можно так выразиться, это были руки умные, искренние, чистосердечные. Руки, способные работать, страдать и чувствовать. Они не были никчемными, чувственными или изнеженными. Они казались созданными не для того, чтобы ласкать, а чтобы ощупывать своими тонкими, немного жесткими пальцами различные стороны жизни, различные стороны людских душ. В них было духовное и то же время творческое начало. Они были способны что-то создавать… Пабло подумал, что нарисовать эти руки очень интересно и вместе с тем очень трудно, потому что их очарование не в красоте формы, а в том, что эта форма скрывает. Такие мысли в некоторой степени развеяли его досаду и прогнали ощущение вульгарности, глупости и дешевой чувственности, которые, сам того не желая, он связывал теперь с юной племянницей Онесты.
Пабло и Марта вышли из дому через заднюю дверь и перешли двор. У колодца, на воздухе, хозяйка мыла посуду в миске с черной водой, в которой отражались звезды. Пабло сказал ей:
— Мы будем тут, неподалеку… Позовите меня, когда решите что-нибудь с ее ночлегом.
— В крайнем случае, я останусь здесь, во дворе. Пусть мне только дадут несколько мешков или одеяло, — сказала Марта предупредительно. Ее соблазняла возможность провести ночь под открытым небом.
Ребятишки смотрели на нее из темного угла своими блестящими глазами. Одеты они были в лохмотья.
Когда Пабло и Марта вышли за калитку, на них дохнуло зноем. Из моря вставала почти полная луна с чуть неровными краями. Удивительная, жаркая луна. Луна без ветра. Пустыня, которую она озаряла, тоже казалась лунной, призрачной; море горело. При виде этой мертвой сожженной земли Марта почувствовала, что и в ней самой тоже все пусто, все выжжено.
И все же несколько минут они наслаждались покоем и тишиной, словно, ступив в ущелье, вдруг очутились в огромной, великолепной церкви. Потом Марта торопливо заговорила, и так как художник мало что понял в ее планах бегства, она повторила все сначала. Но тут же увидела, что и на этот раз он чего-то не понимает.
Ребятишки лавочника, гурьбой подбежав к ним, прервали объяснения Марты. Они сказали, что у одного рыбака нашлось для сеньориты подходящее место. Пабло; снова рассердился и снова отправился спорить с хозяином. Но из этого ничего не вышло. Супруги категорически отказались оставить Марту на ночь у себя. Наконец жена Антоньито сказала, что сможет одолжить рыбачке, которая приютит сеньориту, две простыни. Вот и все. Больше не просите.
После этих препирательств Пабло вновь укрепился в намерении выбранить Марту, что и сделал, пока они шли к хижинам по жаркой тропинке между большими кардонами и окаменевшими кусками лавы, на которых в лунном свете дремали ящерицы. Он сказал ей, что она разочаровала его и что, по его мнению, невозможно уважать человека, наделенного силой и разумом, но подчиняющегося любому капризу, как это делает какая-нибудь пустая вульгарная бабенка. А теперь в довершение всего она еще собирается сбежать со своим женихом. Он не знал, что Марта слушает его, тая от блаженства, испытывая то невыразимое удовольствие, какое чувствуешь иногда, когда любимый человек в сердцах принимается тебя бранить. Потому что тот, кто нас бранит, пусть и несправедливо, по крайней мере, думает о нас, не остается равнодушным.