Женщина поднялась, вытерла глаза и спрятала платок. Она решила поцеловать Марту во что бы то ни стало и на сей раз силой добилась своего. Наконец она ушла. Марта услышала в коридоре мужские шаги — это шел Хосе, и мать Пино встретилась с ним. Марта разобрала ее слова:
— Девочка возмущена, Пепито[19]… Просто позор, что эта ведьма все еще внизу, ее присутствие оскорбляет всех нас…
— Замолчите! — в ярости прошептал Хосе, и от его тона у Марты кровь застыла в жилах.
В окно светила луна. Завороженная, Марта выглянула в сад. Было светло, как днем. Цветы увядали, к окну поднимался тяжелый аромат жасмина. Яркие цветы бугенвиллеи казались опаленными. Луна висела в жарком небе, огромная, безжалостная, тусклая, и когда Марта смотрела на лунный диск, у нее перед глазами плясали бесчисленные черные точки, крохотные и подвижные, словно тучи мошкары, замутившие ночной воздух.
Марта поднесла к щекам руки, обычно сухие, жесткие, решительные, и почувствовала, что сейчас они влажны от пота; слабые и безвольные, они словно утратили всю свою силу. Но глаза по-прежнему оставались сухими, и Марта, удрученно вздохнув, принялась молиться: «Боже, сделай, чтобы я не была такой бесчувственной, чтобы я смогла поплакать о матери — ведь обычно я плачу из-за любых пустяков».
Ей было не по себе: то же происходило, когда она думала о войне и ее ужасах и не могла найти в себе тех чувств, какие испытывали другие. Ей казалось, что часть ее души была немой и бесплодной, и лишь неисчислимые несчастья и беды смогут победить в ней эту душевную сухость. Она хотела плакать и не могла. Хотела и не могла думать о мертвой Тересе.
В продолжение многих часов Марта вообще ни о чем не думала. Теперь ей почему-то стали припоминаться вещи, представлявшиеся невероятными, давно прошедшими. Она вспомнила то, что ей удалось осуществить, чем она жила весь день. Она смогла добыть документы, необходимые для отъезда. Вот она с невинным видом улыбается служащему, который протягивает ей пропуск. Она отчетливо представила себе эту сцену: контора, стол, полный бумаг, смущенный юноша, так хорошо знавший ее семью; играя пресс-папье, он говорит:
— Необходимо разрешение родственников. Ведь вам всего шестнадцать лет…
То был стройный молодой человек, с добрым и простым лицом. По его словам, он очень желал бы помочь чем-нибудь внучке дона Рафаэля.
— Видите ли… Дело вот в чем… вы же знаете, что мои родные уезжают.
— Да, да, конечно, я сам оформлял документы…
— Так вот, мой брат сказал, что, если я сама смогу достать все бумаги, он меня отпустит. Если нет — нет. Помогать он не хочет.
Юноша посмотрел на нее. Перед ним стояла девушка из семьи, хорошо известной в городе, почти еще девочка, скромно одетая в простую шелковую кофточку; она спокойно глядела на него чистыми невинными глазами. Он решил, что не будет ничего плохого, если он поможет ей, и беззаботно протянул пропуск. Она пожала ему руку и трижды поблагодарила так искренне и нежно, что юноша покраснел, словно она бросилась ему на шею. По правде говоря, именно это ей и хотелось сделать. Броситься ему на шею и кричать от радости.
Потом улица. Слепящее море, словно театральный задник, плещет в конце каждой улицы, позади каждого дома… Кажется, оно тоже торжествует, тоже кричит от радости, бросая ввысь хлопья пены…
Вспомнила она и другую сцену, также происходившую на фоне моря, предвечернего грязного моря под серыми тучами. Это случилось накануне. У дверей школы к ней подошел Сиксто. Одетый в щегольской народный костюм, с пестрым платком на шее, Сиксто выглядел очень странно. Увидев его, Марта испугалась, потому что совсем забыла о нем. Он казался растерянным и в то же время решительным.
— Если брат увидит нас вместе, он убьет меня…
— Пусть попробует! Или ты считаешь, что я не мужчина? Да я ему залеплю по морде, твоему брату!.. Не будь чудачкой, Марта. Ты знаешь, что между нами… Ну, ты же знаешь, что я люблю тебя. Отец уже говорил со мной. Вся моя семья тебя любит…
Марта, стоя на тротуаре, видела за спиной Сиксто здание школы, а еще дальше — море. В воздухе было пыльно. Ей стало тоскливо. Подруги оставили ее наедине с этим юношей, который теперь казался незнакомым. Ей не хотелось вдобавок ко всем своим заботам еще мучиться сознанием того, что, наверное, она нехорошо с ним обошлась. Гораздо удобнее было бы, если бы и он, подобно ей, забыл о тех беззаботных днях, когда они встречались на пляже, таких недавних и вместе с тем уже таких далеких.
— Пока что я еще не богат, но если твой брат начнет ставить разные условия, мы прибегнем к защите властей и поженимся немедленно… Тогда последнее слово в твоих делах будет за мной. Твой брат ничего не сможет сделать…