Вдруг Марта увидела, что Пабло и Онеста прекратили свои ласки. Они замерли, застыли в полной тишине. Марта тоже замерла, тоже застыла в тишине, наполовину высунувшись из окна, не дыша, широко раскрыв глаза. И услышала шепот Онесты:
— Боже мой… Я забыла, что…
Онеста увидела ее.
Вот теперь Марта почувствовала жгучий стыд. Ее оцепеневшие чувства ожили, кровь горячо заструилась в жилах, мысль лихорадочно заработала. Она соскользнула на пол и, упав на колени, скрылась из виду для тех, внизу. Прислонясь лбом к стене, она сидела, не шевелясь, и кровь тяжело стучала у нее в висках, как в тот день, когда Хосе ударил ее; Марте казалось, будто она бьется головой о стену.
А потом начались муки… Она страдала не от ревности и не от зависти, потому что ее тело было еще слишком молодо, а ее любовь к Пабло — слишком возвышенна, слишком идеальна. Она страдала от отвращения. Она чувствовала себя больной, к горлу подступала тошнота. В ушах стоял звон, отгораживавший ее от звуков внешнего мира. Она даже не слышала, как те двое ушли, как хрустел гравий у них под ногами.
Наутро левант кончился. Задули островные ветры, в люди наконец смогли вздохнуть полной грудью. В час похорон Тересы воздух стал свежим и прозрачным, и маленькие белые чистые облачка поплыли по голубому небу.
В этот час Марта еще не знала, что Хосе согласился на ее отъезд.
В доме на всех окнах были спущены шторы. Сад заполнился мужчинами; куря и болтая, они ждали выноса гроба. Среди них было много крестьян и все служащие из конторы Хосе. Женщины набились в спальню Пино. Впервые Пино находилась в центре всеобщего внимания, играла важную роль в обществе. Сидя в кресле, она осматривалась, говорила, поглядывала из полумрака с недоверием и гордостью. Иногда она переводила взгляд с гостей на свою модную мебель, и странное удовольствие освещало ее лицо. В другие минуты Пино душили рыдания, она была близка к истерике. Тогда вокруг поднимался одобрительный и сочувственный ропот.
Марта тоже появилась в этой спальне, подталкиваемая матерью Пино. Искаженное мукой лицо ее было страшно. Она моргала, точно что-то застилало ей глаза. Просторная комната стала тесной от собравшихся здесь женщин. Все они были одеты в черное, и все, старые и молодые, худые и толстые, охали и вздыхали, и среди них по запаху можно было отличить изысканных дам от крестьянок. От одного их вида Марта почувствовала головокружение и одурь.
Как ей велели, она наклонилась поцеловать Пино, и лицо невестки показалось ей невероятно большим, серым и холодным. Марта подняла голову, и перед глазами у нее пошли круги… И все же это было лучше, чем жуткие часы, проведенные в одиночестве; Марта даже порадовалась нашествию женщин, поцелуям, разговорам, мешавшим ей думать. Она поняла смысл этих соболезнований и сочла милосердным стремление одурманить семью усопшей словами сочувствия… Это точно укол морфия. Это усыпляет.
Вдруг она увидела Онес, направлявшуюся к ней в своем черном платье тетка была воплощением скорби и скромности.
Марта почувствовала острую, невыносимую боль, слезы выступили у нее на глазах. Онес обняла ее. И тогда в этой комнате, набитой женщинами в трауре, Марту охватила слепая, неудержимая ярость. Она могла бы убить Онесту. Сжав зубы, она с силой обняла тетку. И словно охваченная внезапной судорогой, наступила сандалиями ей на ноги. Онеста вскрикнула.
К счастью, все сочли крик Онесты естественным и уместным. Пино тут же подхватила его, у нее едва не началась истерика. Среди посетительниц поднялся переполох, черные юбки замелькали по комнате. Женщины спешили на помощь. Они были счастливы.
Марта подумала: «Я не хочу сходить с ума». Она отошла к прикрытому шторой окну, убегая от самой себя, от своего безумия, которого она теперь стыдилась. Ее попытались увести оттуда, чтобы она не смотрела на катафалк, ожидавший в саду, но она упрямо осталась стоять на месте.
В отчаянье Марта отыскивала глазами Пабло и не видела его. Ей было стыдно, что он все еще ей нужен. Она вспомнила, как презирала Пино за то, что невестка разыскивала Хосе, нуждалась в нем, хоть и верила в его связь со служанками. А Пабло по той же причине — потому что он простил свою жену — Марта считала героем… Она верила в свою беспристрастность, свою доброту и непогрешимость, а на деле была так чудовищно несправедлива. И разве справедливо было срывать свою ярость на Онес? Могла бы она так оттоптать ноги Пабло?