Бабушка. Нельзя, доченька подслушивать у замочных скважин. Моя мать этого не позволяла, но ты ведь сирота… что поделаешь…
Глория. Сильно шумело море, и я не все расслышала. Так и не узнала ничего про Пакиту, да и вообще ничего интересного я больше не узнала. На следующий день я распрощалась с Хуаном и очень расстроилась, но меня утешала мысль, что я еду к нему домой. Роман вел машину, а я сидела с ним рядом. Он стал шутить… Роман бывает очень симпатичным, когда захочет, но он плохой человек. Мы часто останавливались. В одной деревне пробыли четыре дня. Жили в замке… Чудесный был замок. Внутри его переделали, и там были все современные удобства. Но некоторые залы разграбили. В нижнем этаже размещались солдаты. Мы жили в комнатах верхнего этажа вместе с офицерами… Тогда Роман вел себя со мной иначе. Очень мило. Он настроил рояль и играл мне разные вещи, вот как теперь играет для тебя. И еще он просил, чтобы я разрешила ему написать меня голой, как теперь меня пишет Хуан… Потому что у меня очень красивое тело.
Бабушка. Что ты, девочка, говоришь! Чего только не выдумает эта плутовка… Не слушай ее…
Глория. Но это же правда! Только я не захотела, мама, и вы прекрасно знаете, что, хоть Роман и говорил обо мне всякие гадости, я была девушка скромная…
Бабушка. Конечно, доченька, конечно… Твой муж плохо делает, что так тебя рисует. Если бы у бедного Хуана были деньги на натурщиц, он бы этого не делал… Я знаю, дочка, что ты идешь на эту жертву ради него. За это ведь я тебя так и люблю…
Глория. В парке вокруг замка росли лиловые ирисы. Роман хотел нарисовать меня с лиловыми ирисами в волосах… Как тебе это нравится?
Бабушка. Лиловые ирисы… Какие они красивые! Давно уже не приносила я цветов пресвятой деве.
Глория. Потом мы приехали в этот дом. Представляешь себе, какой несчастной я себя почувствовала! Мне казалось, что я попала к каким-то полоумным. Дон Херонимо и Ангустиас говорили, что мой брак недействителен и что, когда приедет Хуан, он на мне не женится, что я простая, неученая… Как-то раз приехала жена Херонимо — она иногда приезжала, тайком, повидать мужа и привезти ему разную еду. Когда она узнала, что в доме поселилась девка — так она выражалась, — с ней случился припадок. Мама спрыснула ей лицо водой… Я хотела уехать отсюда и попросила Романа вернуть мне деньги, которые ему дал Хуан. Деньги были настоящие, серебряные, еще довоенные. Роман рассвирепел, когда узнал, что я слушала его разговоры с Хуаном там, в деревне. Он обошелся со мной хуже, чем с собакой. Хуже, чем с бешеной собакой…
Бабушка. Что же ты теперь-то плачешь, глупышка? Роман, наверно, немного рассердился. Все мужчины такие. Чуть что — и готово. А под дверями подслушивать гадко, я тебе это всегда говорила. Однажды…
Глория. Как раз в это время пришли за Романом и потащили его в тюрьму, они хотели, чтобы он им все рассказал, потому и не расстреляли сразу. Антония, служанка, — она в него влюблена, — превратилась в дикого зверя. Она показала в его пользу. Про меня стала говорить, что я тварь, потаскуха, сказала, что, когда вернется Хуан, он меня выбросит в окно. Что это я донесла на Романа. И еще сказала, что вспорет мне ножом живот. Вот тогда я ее и побила…
Бабушка. Эта женщина — дикий зверь. Но благодаря ей Романа не расстреляли. Из-за этого мы ее и терпим… Она никогда не спит. Бывает, что я ночью ищу свою корзинку с рукодельем или ножницы, они вечно теряются, и тотчас появляется она в дверях своей комнаты и кричит: «Почему вы не в постели, сеньора? Зачем это вы встали?» Как-то раз она меня так напугала, что я упала…
Глория. Я голодала. Мама, бедняжка, оставляла мне часть своей еды. У Ангустиас и дона Херонимо было много еды, но они все съедали сами. Я кружила возле их комнаты. Иногда они немного давали служанке, боялись ее…
Бабушка. Дон Херонимо был трус. Я трусов не люблю, нет, не люблю… Чего уж хуже? Когда какой-то милисьяно пришел к нам обыскивать дом, я ему спокойно показала всех моих святых. «Неужели вы верите в эти выдумки о боге?» — сказал он. «Конечно, верю. А вы разве нет?» — ответила я. «Не верю и другим верить не разрешаю». — «Тогда меня скорее можно считать сторонницей республики, чем вас, потому, что меня не касается, о чем думают другие люди; я за свободу совести».