Роман засмеялся.
— Обычные племянницы? Значит, ты себя считаешь из ряда вон выходящей племянницей? Ну, Андрея, посмотри-ка на меня! Глупышка! Все племянницы любого разряда не обращают внимания на своих дядюшек.
— Иногда я думаю, что дружба лучше, чем семья. При случае можно крепче сойтись с чужим тебе по крови человеком…
И предо мной предстал расплывчатый профиль Эны. Захваченная своей мыслью, я спросила Романа:
— У тебя нет друзей?
— Нет.
Роман наблюдал за мной.
— Мне не нужны друзья. В этом доме никто не нуждается в друзьях. Мы здесь довольствуемся сами собой. Ты еще убедишься в этом…
— Не думаю. Я в этом не так убеждена… Тебе интереснее было бы поговорить с мужчиной твоего возраста, чем со мной.
Мысли мои рвались наружу, но застревали комом в горле.
Голос у Романа был злой, хоть он и улыбался.
— Если бы я нуждался в друзьях, они бы у меня были. Они у меня были, и я их бросил. Ты ими тоже пресытишься. Какая личность в этом свинском прекрасном мире достаточно интересна, чтобы долго выносить ее? Ты тоже пошлешь всех к чертям, и скоро, как только из тебя выветрится школьная романтика дружбы.
— Но ты, Роман, тоже пойдешь к черту, вслед за этими людьми, которых ты презираешь… Никогда я не интересовалась так людьми, как ты, не испытывала столько любопытства к их личным отношениям… Я не обыскивало их ящики, мне нет дела до того, что лежит в чужих чемоданах.
Я раскраснелась и пожалела об этом: в комнате горел свет и в камине пылал яркий огонь. Я понимала это, и новая волна жара залила меня, но я все равно осмелилась посмотреть в лицо моему дяде.
Роман поднял бровь.
— А! Так из-за этого ты и бегала от меня последние дни?
— Да.
— Слушай, — сказал он уже совсем другим тоном. — Не вмешивайся ты в то, чего не можешь понять… Ты не поймешь меня, если даже я рассказал бы тебе о моих делах. А кроме всего прочего, я не жажду давать тебе объяснения по поводу моих действий.
— Я тебя и не прошу.
— Да… Но я хочу разговаривать… я хочу тебе кое-что рассказать.
В тот вечер мне показалось, что Роман не в себе. Впервые, находясь рядом с ним, я ощутила ту же неуравновешенность, которая всегда делала для меня таким неприятным общение с Хуаном. Во время разговора, который мы теперь вели, лицо его то освещалось злобной радостью, то он смотрел на меня слегка нахмурившись, таким напряженным взглядом, как если бы действительно его захватывало все то, что он мне рассказывал. Как будто именно это было самым важным в его жизни.
Сначала казалось, что он не знает, как начать. Возился с кофеваркой. Погасил свет, чтобы нам было уютней пить кофе при свете камина. Я села на циновку возле огня, и он, закурив сигару, присел на корточки рядом. Потом поднялся.
«Попросить его, чтобы немного поиграл, как обычно?» — подумала я, видя, что молчание затягивается. Казалось, все стало на свои места. Вдруг он заговорил, и его голос испугал меня.
— Видишь, я хотел поговорить с тобой, но это невозможно. Ты как новорожденный ребенок… «добро», «зло», «то, что мне нравится», «то, что мне хочется делать»… все это у тебя расположено в голове так четко, как у ребенка. Иногда я думаю, что ты похожа на меня, что ты понимаешь меня, понимаешь мою музыку, музыку этого дома… В первый раз, когда я для тебя коснулся скрипки, я внутренне задрожал от надежды, от жгучей радости, увидев, как менялись вместе с музыкой твои глаза, менялись твои руки. Я думал, малышка, что ты сможешь понять меня без слов, что ты — моя аудитория, аудитория, которой мне не хватало. И ты даже не отдавала себе отчета в том, что я должен знать, — и действительно знаю — все, совершенно все, что происходит внизу. Все, что чувствует Глория, все нелепые истории Ангустиас, все то, что мучает Хуана… Тебе не приходит в голову, что это я управляю ими всеми, распоряжаюсь их нервами, их мыслями?.. Если бы я мог тебе объяснить, — что по временам я почти готов свести с ума Хуана… Но разве ты сама этого не видела? Я заставляю его мозг работать так напряженно, что он вот-вот не выдержит. Иногда, когда он кричит, широко раскрыв глаза, меня охватывает восторг. Если бы ты испытала когда-нибудь подобное возбуждение, такое глубокое, такое странное, от которого пересыхает во рту, ты бы меня поняла! Думаю, что одним словом я мог бы успокоить его, умиротворить, сделать моим, заставить смеяться… Ты это знаешь? Нет? Ты отлично знаешь, до какой степени Хуан принадлежит мне, до какой степени он ползет за мной, до какой степени я издеваюсь над ним. Не говори мне, что ты не знаешь… И я не хочу видеть его счастливым. Я его бросаю, пусть гибнет один… И всех остальных… И всю жизнь этого дома, мутную, как взбаламученная река… Когда ты подольше здесь поживешь, этот дом, и его запах, и его старые вещи (если ты такая же, как я) вцепятся в тебя. А ты такая же, как я… Разве ты не такая? Скажи, разве ты не похожа на меня?.. Немного?