Приезжие не знали этих подробностей. Матильда только примерно указала по карте, где они сейчас находятся, — пароход огибал полуостров, чтобы войти в Пуэрто-де-ла-Лус. Слышался ее четкий голос строгой учительницы:
— Гран-Канария… Мы в центре архипелага. Между двадцатью семью градусами сорока четырьмя минутами и двадцатью восьмью градусами двенадцатью минутами северной широты и девятью градусами восьмью минутами тридцатью секундами и девятью градусами тридцатью семью минутами тридцатью секундами западной долготы. — Она сложила карту и продолжала — Унамуно[9] не мог объяснить, почему этот архипелаг называли Счастливыми островами, а Поль Моран[10] сказал, что Лас-Пальмас, именно Лас-Пальмас, — самое безобразное место в мире.
Пабло улыбнулся. Матильда забавляла его, особенно когда стояла рядом с мужем. Она пристально смотрела на него большими круглыми некрасивыми глазами.
— Матильда, что ты говоришь! Да здесь поразительный климат! Много высоких гор, и, насколько мне известно, здесь растет все, от тропических растений у побережья до деревьев северных стран в горах. Ты только посмотри. Не похоже, что это самое безобразное место в мире.
Пароход входил в порт. Залитый золотым сиянием, город казался прекрасным.
Теснившиеся на палубах солдаты приветственно махали руками и радостно кричали. Всю дорогу они пили и веселились, играли на гитарах, пели простые песни своей родины — исы и фолии.
— Острова всегда пугали меня… А вулканические особенно. Я ничего не могу поделать — мне все время кажется, что вот-вот начнется извержение.
Онес с глубоким вздохом повернулась к Пабло и капризно, по-детски улыбнулась.
— Если так говорит наша храбрая Матильда, то представь, каково мне, Паблито… Но я предпочитаю думать о кокосовых рощах, укелеле[11] и тому подобном, хоть и знаю, что ничего этого не существует… Я совсем как маленькая.
Даниэль тонким фальцетом заметил, что он не узнает племянника.
— Ах, Даниэль, я не думаю, чтобы этот мальчик настолько изменился. Когда мы видели его в последний раз, он был уже большим.
Это сказала Онес. Матильда не знала Хосе.
— Мой бедный брат Луис, — объяснил Даниэль, обращаясь к Пабло, — решил приехать сюда, когда его жена заболела туберкулезом. Ему сказали, что здешний климат очень полезен. Он приехал с женой и сыном, но через несколько месяцев жена умерла. Позже он вступил в новый брак, и у них родился ребенок, девочка, которую мы никогда не видели.
Следя выпуклыми глазами за портом и пристанями, приближавшимися с каждой минутой, Матильда прервала мужа:
— Не такой уж она ребенок, если твой брат умер десять лет назад.
— Да, он попал в автомобильную катастрофу. Его вторая жена, судя по письмам, слабого здоровья, а мальчик — то есть мой племянник Хосе, мы всегда так его зовем — уже женат… Я даже думаю, что он старше тебя, Пабло.
Онеста подняла голову, окутанную зеленым газовым шарфом, под которым блестели рыжеватые волосы. Она не любила, когда разговор заходил о возрасте.
— Какой чудесный день, Паблито!.. Мы уже подъезжаем.
— Вот он! — возбужденно воскликнул Даниэль. — Его ни с кем не спутаешь.
Онеста взглянула на пристань. Она различила худую темную фигуру, светлую голову. Человек махал им платком. На руке его что-то вспыхивало, наверное, перстень.
— Ах, семья, Паблито, это так волнует!.. Голос крови!.. Я понимаю, что веду себя глупо…
Она тоже помахала платком и потом приложила его глазам.
Пабло откровенно смеялся, показывая белые зубы, и в то же время с интересом рассматривал открывавшуюся перед ними панораму порта. Семейство Камино всегда забавляло его.
Он вдыхал аромат земли, забытый им за дни плаванья. Он был зачарован видом пристаней и невольно прищурился, чтобы лучше различить переходы красок. После нескольких печальных лет Пабло вдруг почувствовал прилив радости, будто и в самом деле обрел убежище. Ему показалось, что горькие переживания, навязчиво преследовавшие его, отступают на задний план.
Марта Камино увидела, как по трапу спустились Онеста и Пабло, за ними Матильда и Даниэль. После короткого знакомства Пабло тотчас же откланялся.
— Это наш друг, — сказала Онеста. — Знаменитый… собственно, гениальный художник.
Несколько мгновений Марта провожала взглядом этого невысокого худощавого молодого человека с вьющимися волосами, который, несмотря на свою хромоту, двигался легко и изящно, опираясь на трость. За ним следовали носильщики. Девочку не удивляло, что ее мадридские родственники дружны с самыми интересными и гениальными людьми на свете. Правда, дяди Даниэль производил какое-то странное впечатление: изысканно одетый, он в то же время казался человеком ничтожным; однако дядя был дирижером и композитором, замечательным музыкантом. А что касается Матильды… Марта смотрела на нее жадно, почти со страхом. Эта высокая молодая женщина с резкими чертами лица, с прекрасной каштановой косой вокруг головы, была знаменитой поэтессой. У Марты, кончавшей школу и подверженной изнурительным приступам литературной лихорадки, захватывало дух при мысли, что в их доме будет жить «настоящая» писательница. Онеста, светловолосая, аффектированная, с подчеркнуто томными жестами, была сестрой Даниэля. С детства она соприкасалась с искусством, дышала одним воздухом с людьми, которые живут интеллектуальными интересами. Такими людьми, по мнению Марты, были ее мадридские родные. Да, Онеста тоже принадлежала к этим удивительным существам.