Всю дорогу через город до заброшенной лесопилки Благочестивый Кай плакал и то и дело повторял, что так нельзя. И Рикке-Урсула, все еще ощущавшая жжение в руке, потихоньку стала с ним соглашаться. А Майкен твердила и твердила, что никогда не видела в телескоп ни Иисуса, ни Господа Бога, словно напоминая об этом сама себе. И даже Ян-Йохан, обычно рвавшийся участвовать во всем, заметно нервничал и огрызался, желая как можно быстрее покончить с этим делом. Невозмутимым казался только Ричард, но и то лишь до тех пор, пока они не добрались до лесопилки, где не смогли открыть кодовый замок. Тогда у Ричарда поехала крыша, он стал орать и визжать, пнул дверь лесопилки, затем тележку, так что «Иисус на Кресте» из розового дерева с нее свалился, и у него сломалась вторая нога.
Благочестивый Кай совсем впал в истерику и сказал, что ломать ноги Иисусу — богохульство, что теперь они не смогут вернуть его церкви, когда убедят Пьера Антона в том, что Иисус имеет смысл, и еще Благочестивый Кай отныне никогда не сможет показаться в церкви. Тогда Ян-Йохан заорал, чтобы Благочестивый Кай заткнулся, потому что не сам ли Иисус говорил, что всех грешников ждет прощение, если они будут верить в него? И это на самом деле заставило Благочестивого Кая заткнуться и даже слегка улыбнуться, а потом им удалось открыть замок — они просто сначала набрали неправильные цифры.
Однако возникла новая проблема.
Когда они затащили «Иисуса на Кресте» из розового дерева на лесопилку, Золушка Сёренсена вдруг слетела с катушек.
Слетела. Рассвирепела. Крысина, животина, дурная псина!
Золушка заходилась лаем и старалась укусить, как только ребята делали попытку донести Иисуса до кучи смысла. В итоге всем пришлось разойтись по домам, оставив Иисуса лежать на полу в заплесневелых опилках.
И это оказалось настоящей проблемой — то, что Иисус и крест из розового дерева остались в опилках.
Не только Благочестивый Кай, но и другие считали, что так нельзя. Зато Золушке было наплевать: она с диким упорством отказывалась подпускать Иисуса к куче смысла. Что бы мы ни делали.
Манили. Кормили. Крысина, животина, дурная псина!
Никакие уговоры и лакомства на нее не действовали, вернее, она не попадалась на эту удочку, а ни у кого из нас не хватало смелости встретиться с ее щелкающими челюстями. По прошествии нескольких часов мы опустили руки и решили расходиться по домам. Приближалось время ужина. И тут мне вспомнился вечер, когда мы принесли гробик с малышом Эмилем.
— Она, наверное, думает, что это Иисус забрал у нее Сёренсена, — сказала я.
— Ну ведь так и есть, — рассмеялся Оле.
— Да я серьезно.
— Абсолютно серьезно, — веселился Оле.
Я обиделась.
Но тут вмешалась Элиса, сказав, что я права и что нам никогда не затащить Иисуса и крест из розового дерева на кучу смысла, пока ее охраняет Золушка.
Мы как следует задумались, так как от «Иисуса на Кресте» не будет никакого толку, если он не окажется в куче смысла.
— Давайте просто разрубим его на части, — предложил Большой Ханс.
— Нет! — воскликнул Благочестивый Кай.
И хотя в этом отношении на Благочестивого Кая всем было наплевать, нам идея тоже не очень понравилась. Словно, если мы разрубим Иисуса на части, весь смысл улетучится.
— Тогда давайте покрасим Иисуса в черный, и Золушка его не узнает, — предложил Себастьян.
— Нет, это будет не то же самое, — возразил Ян-Йохан, и мы все согласились: черный Иисус — это не совсем то же самое.
— А если вы положите Иисуса на кучу смысла, пока я буду гулять с Золушкой? — предложила Элиса, и никто не стал возражать.
В тот же вечер после ужина мы вернулись на лесопилку.
Элиса пристегнула поводок, и как только они с Золушкой ушли, Ян-Йохан с Большим Хансом ухватились за Иисуса и поволокли его к куче смысла. Иисус был слишком тяжелым, чтобы тащить его наверх, поэтому мальчишки прислонили статую к куче. Даннеброг реял на ее вершине, боксерская перчатка соскользнула и пропала из виду, змея в формалине начала угрожающе раскачиваться, Малютка Оскар завизжал.
«Иисус на Кресте» из розового дерева стал частью кучи смысла!
Из уважения к чувствам Золушки Иисуса поместили подальше от гробика малыша Эмиля, насколько это было возможно, — на противоположной стороне кучи. В конце концов, по-моему, было совсем не важно, где он стоял, если учесть, что потом натворила Золушка.