— Мам, мам, — вопил он. — Ма-ам!
Ян-Йохан бросился на пол и стал кататься в опилках, пряча руки между ног, а ведь еще ничего не началось.
Жалкое зрелище.
Трус! Размазня! Яна-Йохана!
Это было даже не жалкое зрелище, а хуже, так как Ян-Йохан являлся лидером класса, играл на гитаре и пел песни «Битлз», а тут вдруг превратился в вопящего сосунка, которого хотелось пнуть. Один Ян-Йохан превратился в другого Ян-Йохана, и этот другой нам не нравился. Я подумала, что, может быть, это его Софи видела тем вечером, когда произошла история с невинностью, вот только тогда он имел преимущество. И при мысли о том, какие разные личности могут жить внутри одного и того же человека, у меня по спине побежали мурашки.
Могущественный и жалкий. Благородный и подлый. Храбрый и трусливый.
Просто в голове не укладывалось.
— Сейчас час дня, — сказала Софи, тем самым прерывая мои мысли, что, возможно, и к лучшему, так как я не была уверена, куда они меня приведут.
Ян-Йохан заскулил громко и протяжно и стал кататься в опилках, не задумываясь над тем, как красиво мы с Рикке-Урсулой их разгребли.
— Элиса, Роза и Фредерик, идите на улицу и следите, чтобы никто не приближался — вдруг услышат, — невозмутимо продолжала Софи.
Дверь за ними захлопнулась, и Софи повернулась к Оле и Большому Хансу:
— Теперь ваша очередь.
Ян-Йохан тут же вскочил и обнял столб, так что Оле и Большому Хансу пришлось долго возиться, чтобы отцепить его руки. Когда им это удалось, Ричард с Благочестивым Каем были вынуждены помочь его нести, так как Ян-Йохан извивался изо всех сил.
— Фу, он описался! — вдруг воскликнул Ричард, и это была правда.
Герда хихикнула. Мы с отвращением взглянули на неровную темную бороздку, образовавшуюся в опилках.
Даже когда Ян-Йохана наконец уложили рядом с козлами, удержать его было невозможно. Большому Хансу пришлось сесть ему на живот. Это помогло, но кулаки Ян-Йохана были по-прежнему сжаты, и он наотрез отказывался их разжимать, несмотря на довольно убедительные физические аргументы, которые приводили Оле и Большой Ханс.
— Если не положишь палец на козлы, мне придется просто отрезать его прямо там, где он сейчас, — спокойно сказала Софи.
В ее спокойствии было что-то жуткое. И все же оно словно передалось и нам. То, что должно было произойти, являлось необходимой жертвой в борьбе за смысл. Всем пришлось внести вклад. Мы свой внесли. Настала очередь Ян-Йохана.
Не то чтобы это было намного хуже.
Когда Ян-Йохан издал еще один громкий вопль, Хуссейн поднял руку, недавно освобожденную от гипса, и сказал:
— Бояться тут нечего. Это просто палец.
— Да, от этого не умирают, — подтвердил Большой Ханс, сидя на животе Ян-Йохана, и силой раскрыл его правый кулак.
— И если бы не было больно, — тихо добавила Анна-Ли, — в этом не было бы никакого смысла.
Нож вонзился в палец Ян-Йохана глубоко и так молниеносно, что у меня перехватило дыхание. Я посмотрела на зеленые босоножки и сделала глубокий вдох. На мгновение стало тихо. А затем Ян-Йохан закричал так, как никто никогда не кричал в моем присутствии. Я закрыла уши, но все равно было невыносимо.
Софи пришлось ударить ножом четыре раза: было сложно попасть куда надо из-за того, что Ян-Йохан извивался. Я видела, как нож опустился в третий и четвертый раз. Все-таки интересно было наблюдать, как вместо пальца остались лишь волокна и обрубок. А потом все залило кровью, так что хорошо, что Красотку Розу выставили за дверь, потому что крови было много.
Все длилось целую вечность, а потом в одно мгновение закончилось.
Софи медленно поднялась, почистила нож горсткой опилок, а затем воткнула его в столб, где он торчал раньше. Руки она вытерла о джинсы.
— Дело сделано, — сказала она и вернулась отыскивать палец.
Дама Вернер с Майкен наложили на руку Ян-Йохана простую повязку, Благочестивый Кай подвез тележку, и когда у Ян-Йохана подкосились ноги, Большой Ханс вынес его наружу и усадил в тележку.
Ян-Йохан рыдал так, что почти не мог вздохнуть, а на его штанах виднелось большое коричневое пятно, от которого исходил неприятный запах.
— Не забудь, тебе решать насчет следующего! — прокричал Оле, чтобы немного его взбодрить, хотя никакого следующего не было.
Если только он не имел в виду Пьера Антона.
Благочестивый Кай нажал на педали велосипеда, и газетная тележка с хныкающим Ян-Йоханом весело покатилась за ним.