Невыносимо. Вынести. Все, ничего, ничто.
Мы ходили повсюду так, словно нас не существует.
Каждый день напоминал следующий. И хотя мы всю неделю с нетерпением ждали выходных, они всегда оказывались разочарованием, а затем наступал понедельник, и все начиналось сначала — такова была жизнь, и все тут. Мы стали понимать, что имел в виду Пьер Антон. А еще догадываться, почему взрослые выглядят так, а не иначе. И хотя мы поклялись, что никогда не будем такими, как они, именно это и происходило. А нам ведь еще и пятнадцати не исполнилось.
Тринадцать, четырнадцать, взрослый. Мертвый.
Только Софи продолжала что-то отвечать Пьеру Антону, когда мы проходили мимо Тэрингвай, 25, и извилистой сливы.
— Все будущее здесь! — крикнул Пьер Антон, взмахнув рукой, словно показывая, что все сделано и нам ничего не осталось, кроме Тэринга и бессмысленности всего вокруг.
Все мы сникли. Но не Софи.
— Мы сами создаем свое будущее, — прокричала она в ответ.
— Чушь! — завопил Пьер Антон. — Из ничего делать нечего, так как ничто не имеет смысла!
— Много чего имеет! — Софи в ярости швырнула целую пригоршню мелких камней в Пьера Антона. Некоторые из них попали в цель, но этого оказалось мало, чтобы ему помешать. — Приходи на лесопилку, сам увидишь то, что имеет смысл!
Тут я поняла, что Софи говорит на полном серьезе.
Куча смысла имела для нее смысл. Или вернее, куча смысла имела для нее какой-то смысл, а для всех нас уже нет.
— В вашем хламе нет никакого смысла! Иначе никуда бы не делись иностранные журналисты, а все люди мира устремились бы в Тэринг, чтобы найти хоть каплю его.
— Ты не хочешь смотреть на кучу смысла, потому что тебе просто слабо! — закричала Софи что было сил.
— Если бы в вашей куче хлама была хоть кроха смысла, я бы все сделал, чтобы на нее взглянуть, — снисходительно ответил Пьер Антон, а затем мягко, почти участливо добавил: — Но это не так, иначе вы бы не продали ее, верно?
Впервые после истории с невинностью я увидела в глазах Софи слезы.
Она так быстро и сердито вытерла их кулаком, что после я засомневалась, было это на самом деле или нет. Но Пьеру Антону Софи ничего не ответила. С того момента она стала ходить в школу и обратно другой дорогой.
До восьмого апреля оставалась всего неделя.
Неделя до того, как музей упакует, опечатает и перешлет себе кучу смысла.
Неделя до того, как Пьер Антон окажется прав навсегда.
Все мы сдались без боя, но мысль о том, что Софи тоже сдастся, была невыносима. А так и происходило. Думала я. Но Софи не сдалась. Она потеряла рассудок.
XXIII
Это случилось внезапно, хотя, если задуматься, какое-то время уже поступали тревожные звоночки. Вот Софи тихо и мирно стоит с нами на лесопилке. А потом вдруг носится повсюду, бьется головой о столбы и пинает опилки, отбрасывая их на кучу смысла. Она бы и на нее залезла и раскидала по сторонам, если бы Оле с Большим Хансом не поймали и не удержали ее силой.
Это произошло за день до того, как должны были приехать музейщики, чтобы упаковать кучу смысла, и затем смысл — или то, что от него осталось, — навсегда покинул бы Тэринг.
— Это не их смысл, а наш! — крикнула Софи, и только тогда до нас дошло, что это ее первые слова за шесть дней.
— Мы его им продали!
— Смысл продать нельзя!
Софи заколотила кулаками в грудь и живот Оле, и я видела, что ему больно. Тогда Большой Ханс схватил Софи за руки и заломил их за спину, теперь больно было Софи.
Я знала, что Софи права.
Смысл продать нельзя. Он либо есть, либо его нет. Из-за того, что мы продали кучу смысла, она этот смысл утратила. Если он вообще когда-либо был. Но я об этом старалась не думать, потому что, если его никогда не существовало, права была не Софи, прав был Пьер Антон.
— А мы продали, значит, его больше нет! — крикнул Оле в ответ с такой неистовой яростью, что я поняла — он тоже осознал, что делать нам этого не стоило.
— Но тогда куча бессмысленна! — завопила Софи.
— Да успокойся ты, Софи! Наплевать вообще на эту кучу! — заорал Большой Ханс, а я подумала, что на музейные деньги он всегда сможет купить себе новый велосипед, еще и лучше неоново-желтого. Ему, конечно, было наплевать.
— Если куча бессмысленна, то Пьер Антон прав и ничто не имеет смысла! — продолжала Софи. — Ничто!
— Заткнись, Софи! — крикнула Герда.