ие, как раньше, но еще более возбужденные, заскучавшие после долгого отсутствия нас. Я – в белом плаще, она – в черном, Войтинский умер бы от смеху, вспоминая свои слова: «Инь-янь?». Юлька начинает петь, переполненная такой же радостью, как и я – увидев всех этих поклонников, фанатов. Они лихорадочно подпевают нас, срывая голоса. Протягивают руки ближе к нам, улыбаются, поют – счастливы. «Я усложнила нашу жизнь, влюбившись в него. Я усложнила нашу жизнь и теперь теряю единственного друга. Не знаю, почему, но я должна была попробовать посмотреть на свою жизнь с другой стороны. Теперь я в растерянности, я не знаю, что делать», – берет она меня за руку, и я забываю о потустороннем мире, погружаясь в ту историю, которая у нас есть на сцене. Затем мы представляем нашу новую песню «You and I», под которую весь зал дружно аплодирует и поддерживает нас. Юлька берет у кого-то из рук фотоаппарат и фотографирует всех фанатов, затем отдает его и идет ко мне. Хотя нет, не ко мне. Она останавливается недалеко, отдавая себя залу, будто это ее первый сольник. «Каждую ночь нам так одиноко, каждую ночь я надеюсь лишь на свет, что излучаешь ты. Ведь ты веришь в то, что мы существуем, ты веришь в то, что у нас есть будущее. Дай мне сил, чтобы я смогла находиться рядом…», но ее ничуть это не волнует. Наши голоса, как обычно идеально звучат вместе, этого не отнять, но наши руки уже не находятся в такой близости, как раньше, будто ничего и никогда не было. Все неизменно идет к концу, к тому, чего я не жду. В конце барабаны становятся еще громче, еще агрессивней, что это сводит всех с ума. «Разве справедливо быть сожженными? Разве справедливо, что нам приходится так жить? Нами пожертвовали ради жизни, о которой мы не просили». Следующая песня «Friend or foe», зал охотно поет вместе с нами или мы поем вместе с ними? Всю эту песню мы предоставлены сами себе, и только в конце, она поворачивается ко мне на секунду, стоя прямо передо мной, глядя в мои глаза. «Слишком поздно, уже ничего не спасти. Ты отводишь взгляд, и мысленно пытаешься склеить разрушенное. Слова любви полностью потеряли свой смысл», – и вновь каждый сам. Только в конце она вновь подходит ко мне, положив руку на плечо, а затем, протягивая свою руку мне, в которую я вкладываю свою ладонь. Спускаемся вниз после окончания песни, скидываем плащики. В зале слышны выкрики типа: «Богини», «Охуенно», «220», – кто на что горазд, как называется. Юлька поправляет шапку и, подойдя к краю сцены, произносит: «Ну что, теперь, когда мы разделись для вас, где ваш экстаз, товарищи?». И зал с умилением, с остервенением взрывается новой волной криков. И снова танцы, движения из клипов, так громко поют фанаты, так громко играет музыка. На следующей песне, по крайней мере, в самом начале, все выглядело не менее глупо, чем дергания под «220». Мы шатались по сцене, не зная, чем занять себя, пока играл проигрыш. «Расскажи о том, что ты никогда не знала нежности и непорочности, ты все еще сомневаешься в нас..», – начинаю петь я, а она подхватывает слова: «Нет возможности всё вернуть. Смотрю на твое фото и понимаю – все уже в прошлом. Никогда в жизни не чувствовала себя столь одинокой. Покажи мне любовь». Она подходит ко мне только на припеве, пытаясь приобнять меня, но я не становлюсь к ней ближе. Она находит мою руку и берет в свою. «You play games I play tricks, girls and girls but you’re the one, like a game of pick up sticks played by fucking lunatics», – эти строки поклонники поют со мной, как ненормальные, находя их самыми любимыми. Только под конец песни, когда она сидит на ступеньках, вглядываясь мне в лицо и улыбаясь, я нахожу силы улыбнуться ей в ответ. Она протягивает мне руку, я помогаю ей встать, звучит последний припев. Она кому-то машет в толпе рукой, и я догадываюсь, кто это может быть. Следующая песня приводит в экстаз всех, она доставляет нам нереальное удовольствие даже оттого, что мы поем ее. «If they hurt you», – поет Юлька, слыша, как зал поет вместе с ней, поэтому протягивает микрофон, – «They hurt me too», – в три раза громче орут фанаты, у меня пробегают мурашки по телу. Оказывается, я соскучилась по этой энергетике. Юлька проходит мимо, обводя мою талию рукой. «Они не знают, они не видят, кто мы. Страх – наш враг. Обними крепче, обними меня…», «Раз, Два, Три!», – вместе с Юлькой кричат поклонники и поют дальше вместе с нами. «Ребята, сейчас будет новая песня», – объявляет Волкова, – «Можно мне на всякий случай текст?», «Это премьера», – вступаюсь я, делая глоток воды после такого треша. «Подождите секундочку, извиняюсь», – копошится девчонка, – «Нету текста?». «Волкова такая смешная, даже текст не смогла выучить», – беззлобно говорю я, делая очередной глоток воды. Юлька смеется сзади, оправдываясь: «Да я просто… мало ли… могу ошибиться. Ладно, я постараюсь» «Мы поможем», – выкрики из зала. «Парни, помогайте», – напоследок кричит она, и мы забираемся по лестнице вверх. Агрессивно и громко заиграли барабаны, заставляя зал еще громче кричать и петь. «Начать сначала мы вперед, а все назад – нам наплевать», все сходят с ума, свет бьет в лицо, барабаны по ушам, энергетикой пропитывается весь клуб, у всех сумасшедшие глаза. «Начать сначала, нас никто не остановим – им слабо. Начать сначала, ты же знаешь, начинать всегда легко». И после такой оглушительной песни приходит время лирики. Волкова предлагает всем расслабиться и заниматься любовью, впрочем, она в своем репертуаре, думает только об этом. «Самое главное – ни о чем, никогда не жалеть», – говорит она перед тем, как начинается мелодия, – «Можно нам какой-нибудь романтичный свет сделать?». Все не так, как должно быть. Все не так. На моем лице едва ли можно уловить сожаление о чем-либо, на нем только неподдельная грусть и усталость. Усталость от всего. А она улыбается, смеется. Она – не я. Я присаживаюсь, наблюдая за тем, как она поет, смотря на нее так, как всегда – преданно, немного завистливо от того, почему она такая, с сожалением, с грустью… Она приближается ко мне, и я уже надеюсь на то, что она подойдет ко мне, возьмет за руку, прижмет к себе, но нет… На полпути она разворачивается в обратную сторону. И так всегда, не добежав до цели, она останавливается. «Мы с тобой молчим ты и я вдвоем, дальше не хотим, больше не поем. Больше не поем брошенный куплет, ты и я вдвоем нас там больше нет». Она посылает воздушные поцелуи всем в зале, пока я хожу взад-вперед. А затем оборачивается ко мне и показывает подтянуть корсет. Я, назло ей, опускаю его ниже, провоцируя ее и поклонников, обнажая в красном кружевном лифчике белоснежную грудь. Зал волнительно и возбужденно загудел, и Волкова смущенно улыбнулась мне. Широко улыбаясь в ответ, я приковала к ней свой взгляд, нежный, любящий, соблазнительный, вскинула брови, и закусив губу, игриво закачала головой. Она засмеялась, и объявила о том, что мы практически все спели: «Сейчас прозвучит песня, она, безусловно, легендарная, сегодня, кстати, на нашем выступлении присутствует наш продюсер Иван Шаповалов, привет!», – она смеется и машет ему рукой, – «Мы очень рады тебя видеть. Собственно, эти песни… они связанны с тем временем, ну, вы сами, в общем, поймете… 8 лет спустя», – снова смеется, но как-то ностальгически. Неужели? Не могу поверить своим ушам?! Или мне кажется? Снова робкая улыбка трогает мои губы, а в голове мысли о прошлом, я иду к ней, спокойная, притихшая – ее, но она отходит назад. Повсюду сумасшедшая энергия, повсюду слышно, как поют фанаты, как бьют барабаны и играет свет на сцене. И во время проигрыша, сходя с ума, она берет меня за руку, мы поднимаемся на сцену, оглядывая зал. Падаю на колени от изнеможения, и устало выдыхаю в конце песни. А затем идет песня, в которой мы поем – куплеты, а ребята – припевы. Мы только и слышим громкий бас фанатов: «Нас не догонят!». Сил уже нет, а все равно поем, зажигаем, и поклонники отвечают нам тем же. Это безумно круто! Все в преддверии самой главной песни, и Волкова объявляет ее, как обычно, оригинально: «Песня без названия». Стоим в замешательстве, не решив, на каком языке петь. Весь зал дружно просит петь на русском, но мы поем на английском. Но, даже не смотря на это, они подпевают нам, зная все слова наизусть, правда, в припевах все равно выкрикивают: «мне нужна она». И вот, когда заканчивается припев после первого куплета и вот-вот должен начаться проигрыш, я струсила. Взяла и струсила, бывает же такое? Мои колени предательски подкосились, голос незаметно дрогнул и холодок, пробежавший по спине, запутался в локонах волос. Начинает играть проигрыш, сердце подпрыгивает к горлу, мы расходимся в разные стороны, не ожидая ничего. Ведь теперь все по-другому, и она больше не целует меня, она не обнимает меня… Черт, она даже не держит меня за руку, не смотрит в мои глаза. Нет ничего, тотально. И я чувствую это, даже не смотря на то, что в конечном итоге я сдаюсь. Иду несмело к ней, она – смело ко мне. Небрежно хватая меня за талию, вроде как танцует, прокружившись один небольшой полукруг. Улыбаюсь, глупо, безнадежно. Ничего нет, я чувствую это. Она делает то, что должна, что обязана, чтобы казаться всем моей любимой. «Они смотрят на меня, как на редкого зверя, но мне уже все равно. Я чувствую то же, что и она. Я могу притворяться, пытаться забыть, но я схожу с ума, это не выходит у меня из головы». «Daddy looking at me will I ever be free? Have I crossed the line?», – невыносимо громко поет зал. Последние аккорды, поднимаемся наверх, она обнимает меня. По старой привычке мы долго стоим и обнимаемся, держа в объятиях друг друга… А потом ‘You and I’ на бис… И пока, Bacardi!