Все затихло, замерло тотально и бесповоротно. Раз в несколько месяцев, я могла засветиться на какой-нибудь пати. Кажется, осенью, была на модном показе. Волкова выбирается не чаще. Все стоит на месте. Международный диск уже никто не ждет, форум почти вымер, изредка там пишут безнадежные комментарии к тому, что давно умерло. Про проект «t.A.T.u.», которого больше нет. И уже никогда не будет, сколько бы лет не прошло. Есть Лена Катина, есть Юля Волкова, а Тату больше нет. Звонков почти нет, а если и есть, то сухое: «Как дела?», и как обычно: «Нормально». Общение почему-то сошло на нет, нас больше ничего не связывает. Раньше у нас было много общего, а сейчас не осталось ничего. Но мы по-прежнему формально друзья, подруги. Все поменялось, я стараюсь, как можно меньше времени думать о ней, но у меня не особо получается. Болезненное ощущение в области сердце так и продолжает тревожить меня по ночам, когда я засыпаю в одиночестве. А я так не люблю спать одна. И просыпаться одна тоже не люблю. Но никого это не волнует. В конце года все-таки вышел международный альбом “Waste Management”, чему несказанно были все рады, и я уверена, все уже чуть ли не сходили с ума, уверяя друг друга, что Тату возвращаются. Но нет, это всего лишь было начало конца. Точку все равно придется где-то ставить. Юля все так же таила скрытую обиду на Бориса, которая перерастала в злость. Она так же таила в себе обиду на меня, еще больнее и острее, чем я могла бы себе предположить. Но со стороны все выглядит так, что она счастлива. Что у всех все хорошо. Едва ли. А еще пару месяцев спустя, наши фанаты организовали целую вечеринку для нас. Она состоялась под конец января 2010 года, и называлась как раз «Январское помешательство с Тату», только Тату больше не было. И вот, я вижу, как она выходит из машины и прямиком идет к зданию, где уже все собрались, ждут нас. Сначала мне кажется, что она не замечает меня и почти проходит мимо, как Женя зовет ее: «Юль!», тогда она разворачивается к нам, и на секунду наши взгляды пересекаются. Что-то сжимается внутри, так сильно и так больно, что я не могу выдавить и слова. «О, привет!», – подходит Волкова к нам и добродушно улыбается, – «Чего стоите? Идемте внутрь!». И мы молча идем за ней, скрываясь в помещении. Садимся на место, которое заранее заготовлено. Пока идут последние минуты перед тем, как начать, мы успеваем немного пообщаться.
- Как твои дела? – Юлька поворачивается ко мне, подперев свой подбородок рукой. – Хорошо выглядишь.
- Спасибо, – я расплываюсь в грустной улыбке, – у меня все потихоньку. У тебя что нового?
- Ничего такого, чем можно было бы поделиться, – отвечает она, осматривая зал. – Много народу собралось.
- Да, здорово так!
На этом наш разговор прерывается. Ребята начинают программу.
Все проходит просто отлично, во время очередного выступления, я нащупала ее руку, переплетая наши пальцы, как было раньше. Она не сопротивляется, только сильнее сжимает мою руку, со всей нахлынувшей за все это время нежностью.
Теперь я снова думаю… Почему все закончилось именно так? Неужели у нас совсем не было выбора?
«…у нее не было никакого права обижаться на меня. Хотя она скорее злилась. На то у нее были поводы, тут не поспоришь. Я хотя бы не скрывала того, что я нуждаюсь любви. Ну, пусть не в любви, а в сексе. Я ведь тоже человек. А она злилась. И сама не подпускала меня к себе. Давала поводы ревновать и думать о том, что я ей не нужна. Она была зациклена на своем мнении, что я бездушная тварь, что мне никто не нужен. Но я ведь человек, а каждому человеку нужна любовь…»
« Как мало знают о нас, и как наивно полагают, что все знают. Звонил Ваня, спрашивал, как дела. Ответила, что как обычно. Предложил встретиться, ну мы и встретились. Снова завел тему ту, которую не следовало. Я молчала очень долго, а он, время от времени, что-то говорил. Отрывками. Затем, довольно сухо, я напомнила ему о том, как не люблю об этом разговаривать. Это темы для Лены. Он понимающе кивнул. Он и правда понимал, как я ненавижу это, но, видимо, не просто так завел разговор. Кажется, в тот день, он дал мне понять, как она меня любит. Или любила, во всяком случае. А я и без него знала. А еще он дал мне понять, что она думает обо мне, и даже это я без него знала. Но она сама не подпускала меня к себе. Она всегда была трусихой и плаксой, ее все жалели. А я была холодная – снаружи, и совсем другая – внутри. Но кому какое до этого дело? Все сложилось совсем не так, как ожидали… И вот сидел Ваня передо мной, рассказывая столько всего, чего я не знала и не слышала о ней. А затем загнал меня в угол. Ненавижу, когда так делают. «Дневник пишешь», – то ли спросил он, то ли сказал утвердительно. Я повела плечом и не ответила, ненавидя себя за что-то… И тут я вспомнила, как несколько лет назад, когда проект почти только начинался, у меня был один дневник… Рваный, потрепанный, который я так старательно вела. Даже аккуратно. А потом он исчез. Я искала его так же долго, как и Лена свой кулон. Только Лена его не теряла, это все я… И я… И я не теряла свой дневник. Я поняла это спустя какое-то время молчания, наедине с Ваней. Он полез в свой чемодан и достал его оттуда! Я готова была провалиться под землю, лицо вспыхнуло, а руки мелко задрожали. Я хотела было выдавить, как ненавижу его, меня мучила такая боль, обида, ненависти, сожаление… Я хотела было сказать, как ненавижу, но неожиданно для самой себя, расплакалась… Он сунул его мне прямо в руки, а затем погладил по голове со словами: «Никогда не теряй такие вещи…», я прижала дневник к груди, опуская лицо вниз. Терпеть не могла плакать. Но в этом дневнике все то, чего я так боялась. Мои страхи. Я ведь ненавидела, чтобы люди знали об этом… И, кажется, все почти вернулось на свои места… Но только потом, спустя пару недель, когда я все же решила открыть этот дневник… Я поняла, он взял то, что ему никогда не принадлежало…»
Окно было открыто настежь, и с улицы задувал прохладный весенний ветерок, а где-то вдали был слышен сигнал скорой помощи. Ее телефонный звонок не изменил ничего, но отчего-то внутри все перевернулось. Ее ненужный вопрос: «Как дела?», мое ненужное: «Как обычно». Зачем она звонит мне? Наше общение почти рано нулю, если не считать одного звонка в месяц, с одним и тем же вопросом, с одним и тем же ответом. Я сидела, слушая коротки гудки в трубке, наблюдая за хмурым небом Лос-Анджелеса. Теперь я живу здесь и вряд ли уеду обратно. И меня все устраивает, почти все. С некоторых пор, однажды в баре, мы пересеклись с Сашей, он потрясающий музыкант и хороший человек. Не задумываясь ни о чем, почетно беря пример с Волковой, утром я оказалась в его кровати, с трудом, но все же понимая, что произошло. Так он и попал в мою жизнь. Когда никто не ждал. Наши отношения стремительно развивались, и по мере общения с ним, я открывалась, рассказывала то, чего больше обещала не касаться. Но это убивало меня изнутри. Я не могла жить без Юльки, по крайней мере, я не врала себе в этом. Саше я рассказывала очень многое, но не все. Есть вещи, которые останутся только со мной, о которых никто не должен знать. Потому что это не мое, и не ее – это наше. Пусть и прошлое, глупое, временное, сумасшедшее. Наше. Как мне нравится это слово, жаль, что теперь это всего лишь слова. Саша теперь вроде мой парень, и вроде я его люблю, или ошибаюсь, по крайней мере мне с ним хорошо. Он дает мне советы, как все это пережить, но мне по-прежнему хреново. Наверное, именно из-за этого, я и решилась обратиться к психологу. Иначе, никто мне уже не поможет. Я не представляю себя, как сольного исполнителя, отдельную единицу, ведь Тату – вся моя жизнь, она – вся моя жизнь…