Скай послушно шел по коридору, отставая от друга на полшага и старательно не глядя по сторонам, только себе под ноги. Начищенные ботинки Блэка мелькали слева и чуть впереди, временами в поле зрения попадали чужие туфли — женские и мужские — но голову Скай не поднимал. Видеть брезгливость и отвращение в чужих взглядах было противно почти физически, а он и так балансировал где-то на грани адекватности, чудом не срываясь в то алое безумие, которое ученые спустя пару лет после конца войны назвали боевым режимом. Боевой, блядь. Машина убийства было бы вернее.
Нет, не стоило ему выходить сегодня, да и в ближайшие дни не стоило, но посмотреть, во что превратились истребители последнего поколения, было действительно интересно. Интереснее — только посмотреть, во что превратился Алый. Летчик, который больше не летает. Скай верил, но ему не верилось. Хотя черт его знает: сколько же они не виделись, не разговаривали нормально. Что же случилось? И когда — в тот день или в долгие годы после? Винить себя было глупо, но Скай не мог избавиться от мысли, что все это — его и только его вина.
Они переступили порог кабинета — тонкую полоску металла на полу. Скай поднял глаза вместе со звуком закрывающейся двери и огляделся: стекло, металл, самая малость дерева, выкрашенного в черный — кажется, Кирилл предпочитал хай-тек в его классическом понимании. Ну, или дизайнер предпочитал, а Блэка просто никто не спрашивал. Шкафы вдоль стен заставлены книгами и папками, вместо компьютера — терминал. Он знал, что это странное устройство называется так — по внешнему виду опознал — но десять отличий от персональных компьютеров своей юности не перечислил бы. Не интересовался, как-то, а вот Кир, похоже, коллекционировал новейшие разработки. Помимо терминала на рабочем столе валялся комм последней модели, рядом с ним металлический стержень, на одном из концов которого поблескивала эмблема известной компании. Нет, он, конечно, читал в сети статьи на тему разработки ноутбуков, работающих по принципу проектора, но прототип вживую видел в первый раз. Скай вздохнул, сунул руки поглубже в карманы, пытаясь подавить в себе желание все пощупать, и пристроился на диван.
— Кофе? — предложил Кирилл, понятия не имеющий о его душевных метаниях, и Скай со вздохом кивнул.
Зашумела кофемашина, он запрокинул голову, глядя на барабанящего пальцами по столу Блэка, а потом на миг прикрыл глаза. Всего на миг, правда, но этого оказалось достаточно.
— Мне тоже сделай, — сказал кто-то.
Скай подскочил от звука этого голоса, подскочил и замер, уставившись на фигуру, сидящую на краю стола. Алек. Мертвенно-бледный, болезненно-тощий, но широко улыбающийся. Он сдул с лица алую прядь, которая тут же свалилась обратно. Сощурился, зачесал ее пальцами и, наконец, встал, в два шага преодолевая расстояние, отделявшее его от Блэка.
— Давно не виделись, здравствуй, — весело бросил он, нагло отбирая уже полную кружку и запуская приготовление следующей порции отработанным до автоматизма движением.
Смотрел Алек при этом на него, и сердце предательски замерло на миг, пропустило удар.
— Давно, — согласно прохрипел Скай и откашлялся.
Блэк подошел к нему с двумя дымящимися кружками, он забрал свою и обхватил, грея пальцы. Пить даже в голову не приходило — кипяток же, но вот Алек заморачиваться не стал, делая большой глоток и с видимым удовольствием облизываясь. Горячий кофе должен был бы обжечь язык, но он даже не поморщился. Мод, от начала и до конца мод. Он сжал зубы, снова отводя глаза, чтобы не смотреть в чужие — прозрачно-серые, в глубине которых была та предгрозовая тьма, яростная сталь, казалось, исчезнувшая после войны. После первого парада, вернее, на нем Алый был готов убивать — это Скай помнил очень хорошо, но до этого момента был уверен, что друг изменился, вернулся к своей прошлой жизни. Ну, как мог. Только взгляд этот говорил совсем о другом.
— Да, — Скай усмехнулся, разглядывая черную маслянистую гладь в кружке. — Действительно, давно не виделись. Как жизнь?
Алый дернул плечом, возвращаясь к своему кофе. Разговор не клеился от слова «совсем». В каком прошлом осталась легкость общения и взаимопонимание. Не то что с полуслова, с полувзгляда? Или и не было их, а он все себе придумал?
Алек продолжал молчать вплоть до тех пор, пока Кирилл торопливо не распрощался, сказав, что будет ждать их внизу, с результатами.
— Все хорошо, — наконец, сказал он, как только за Блэком закрылась дверь. — Работаю, еще работаю, много работаю.
— И отдыхаешь?
— На работе. Я бесправная тварюшка, Скай. А Кирилл не горит желанием меня выгуливать, — Алек широко улыбнулся, отставляя пустую кружку. — Пойдем?
Скай залпом допил кофе и поднялся, следуя за ним. Интересоваться, куда они идут, он не стал. Едва они вышли за дверь, Алек вцепился в его ладонь мертвой хваткой, так что потеряться он не боялся: надо было только успевать за ним, поворачивая, спускаясь, поднимаясь. Здание оказалось тем еще лабиринтом: в одиночку он бы ни за что не нашел дорогу назад. Даже лифт, в который они вошли, ничем не напоминал тот, что отвез их к Блэку. Здесь не было зеркал — металл и потемневшие от времени (или от частого использования) кнопки. Алый нажал «нулевой» и, наконец, отпустил его руку, прислонившись к стене и прикрыв глаза. Сейчас он казался изможденным.
— Устал? — не удержался Скай от вопроса.
— Хочу жрать, спать и сдохнуть, — Алый криво улыбнулся. — Можно в любой последовательности. Блэк объяснял тебе, зачем ты здесь понадобился?
— Нет.
Он ждал было продолжения, но в ответ Алек только улыбнулся еще раз.
— И зачем?
— Скоро узнаешь, — ехидно пробормотал Алый, приоткрыв один глаз.
И прямо по закону подлости, аккурат в тот момент, когда он в абсолютно нецензурных выражениях высказывал довольно лыбящемуся Алому все, что о нем думает, двери лифта открылись, а за ними стоял Блэк и какой-то незнакомый мужчина.
Алек подтолкнул его в спину.
— Удачи, Скай. Я… — конец произнесенной фразы скрылся в шуме закрывающихся дверь.
Кажется, он сказал…
Нет. Показалось.
========== Глава 4 — Argumentum ex silentio (Доказательство из умалчивания) ==========
Наши желания — это полужизнь, наше безразличие — это полусмерть.
(Джебран Халиль Джебран)
Таких, как она, называли детьми войны. Когда Марина была маленькой, небо было серо-желтым от пепла, по всей стране гремели взрывы и кровопролитные бои. Мама рассказывала ей, что именно детский голос и наивные вопросы заставляли ее продолжать жить и верить, окончательно и бесповоротно верить, что все будет хорошо. Глупо, наивно — но сбылось же. Конец войны она помнила очень даже хорошо, ей тогда было одиннадцать, она надела голубое платье из летящей органзы, мама заплела ей косу, и они пошли гулять. Впервые, надолго. Впервые не оглядываясь по сторонам, не прислушиваясь к каждому звуку. Просто гулять по городу.
Десять лет прошло, а она помнила, как люди останавливались, обнимались, плакали и поздравляли друг друга с Победой.
Марина всегда писала это слово с большой буквы. Слишком много оно для нее значило, слишком большой след в ее мире, в ее жизни оставила война. Мама рассказывала, что в молодости собирала вырезки из журналов с модными певцами и актерами, сохраняла их фото. Рассказывала, как они с подругами обменивались этими «сокровищами», присылали друг другу в мессенджеры свежие статьи, копили на билеты на концерты и бежали в кино. В «молодости», вернее в подростковом периоде, Рины, тоже собирали фотографии и видео, только кумирами их были не актеры, не идолы — герои той страшной войны. Ярко вспоминалось, как классе в восьмом-девятом они отпрашивались у классной в соседнюю гимназию, потому что туда должны были приехать Скай, Блэк и Волк. Трое из пары десятков мужчин, по которым сходила с ума вся страна. Мальчишки тогда умоляли вместе с ними, классная, не то, что возражать не стала — сама возглавила безобразие, и они все вместе, всем классом из восемнадцати человек стояли у ворот в чужую школу и ждали, когда их герои пойдут мимо.