— Закрыть окно?
Он скривился, дернув уголком губ, и, наконец, лег так, чтобы ее видеть.
— Не надо. Я постоянно мерзну, это скорее психологическое, как бы странно это не звучало. В этом кабинете, — усмехнулся. — Из моих уст.
Марина улыбнулась в ответ.
— Не прибедняйтесь, Алек. Я не сомневаюсь, что вы неплохо себя понимаете, за столько лет — это неудивительно.
— Спасибо, Марина, — фраза отчего-то царапнула слух. — Нам не стоит продолжать, я пойду.
— Почему?
— Я не имею права с вами разговаривать, Марина. Простите.
Он обезоруживающе улыбнулся, поднялся и действительно пошел к выходу.
— Алек!
Обернулся.
— Возвращайтесь.
Последним, чего она ожидала, было то, что он вдруг сползет по стене, закрывая лицо руками и беззвучно плача или крича.
— Я вернусь, — хрипло шептал он ей в плечо, когда она обняла его, пытаясь не то успокоить, не то заставить встать. — Мама, я вернусь…
***
В комнате холодно и темно. И пусто, по крайней мере на первый взгляд, но вошедшая твердо знает, что это не соответствует истине. Она ставит поднос с едой на невысокий столик и подходит к комку одеяла на кровати. Кладет на него руку — комок дергается, сжимаясь и снова замирая.
— Вылезай.
— Уйди, — хриплый, едва различимый шепот.
Она вздыхает.
— Слушай…
— Лучше бы я умерла, — шепчет одеяло. — Господи, лучше бы я умерла…
Она уходит.
— Лучше бы я умерла…
***
Небо было потрясающе чистым — ни облачка — и потрясающе голубым. Лучший день для полета, и в любой другой — он бы уже сгорал от нетерпения и как мог торопил техников, но не сегодня, не сейчас. Сегодня Скай ждал, вместе с новой моделью истребителя должны были прибыть «высокие гости», как назвал их инструктор, а по-простому — и Алый и Блэк разом. Они втроем, летное поле, машины… В этом было нечто ностальгическое и трогательное, он с утра не мог перестать улыбаться от одной только мысли. Минуты ползли невыносимо медленно, Скай даже ушел в ангар, прячась от пронизывающего ветра. Через распахнутые ворота виднелось небо, но сидя у стены, окутанный клубами сизого дыма, он не мог разглядеть на нем ни точки. Наверное, другие летчики взлетали и садились, наверное, кто-то там уже исполнял фигуры высшего пилотажа и материл или хвалил новые машины, но он просто сидел и ждал. Сам не понимая, зачем.
Странно, что его взяли на самом деле. Хотя, может еще переиграется все. Самое страшное, в лице врача ждало его впереди. «Не годен» — и все мечты накроются медным тазом, хотя даже вот эта надежда, этот вид на поле, этот ангар… Они сами по себе были лучшим подарком, который Алый мог ему сделать. И лучшими извинениями за тот давний цирк с конями, о котором Скай, если честно уже даже не вспоминал.
Алек и Кирилл появились ожидаемо неожиданно, оба в костюмах, но если на Кирилле он сидел идеально, то на тощем Алом казался снятым со старшего родственника. Вроде и по размеру плюс-минус, а все же что-то не то.
— Привет!
Блэк кивнул, Алек поморщился и махнул рукой, приглашая следовать за собой. До кабинета они дошли в молчании, Скай порывался заговорить, но друг только устало смотрел на него, как-то странно косясь на камеры под потолком. Он так и не произнес ни слова, пока не завел его в кабинет за старомодной деревянной дверью. Седовласый мужчина в костюме-тройке встал, когда они появились. Письменный стол, кресло кушетка. И неприметная табличка на краю стола: ФИО и должность — врач-психиатр. Твою мать.
— Добрый день, — ровным невыразительным голосом бросил Алый.
— Для меня честь познакомится с вами, Владислав, — голос врача был глубоким и приятным, не выдавая ни возраст, ни профессию своего обладателя.
Или так и должны разговаривать мозгоправы?
— Мне тоже приятно.
Алек промолчал, пристраиваясь на кушетке, развалился и закрыл глаза, кажется, всерьез собираясь заснуть. Скай даже не удивился, вздохнул и подвинул друга так, чтобы уместиться самому. Тот недовольно заворчал, поерзал и снова затих. Врач смотрел на них почти умиленно, но комментировать не стал, уселся в кресло и достал блокнот.
— Как вы знаете, наша встреча обязательна, Владислав. Вас не затруднит ответить мне на ряд вопросов?
Он кивнул, но то, что происходило дальше, напоминало скорее допрос, чем светскую беседу. И если к первым вопросам он был готов — где родился, сколько лет — то теоретические построения вида: «Кого бы вы спасали, если…» — периодически ставили его в тупик. Доктор благодушно улыбался и кивал, даже когда он сомневался в своих ответах и начинал многословно объяснять. Спрашивал про мать и отношения, Владу вспомнилось их триумфальное возвращение с победой, и он надолго замолчал, погрузившись в свои мысли. Тогда все было не так уж и плохо, даже почти волшебно. Воздух пах травами, на станциях их непременно встречали радостные лица. Девушки вручали цветы и лезли целоваться, женщины впихивали пирожки и сладости, благодарили.
Он слышал детский смех и впервые за последние годы осознавал, за что воевал все это время. Но потом они приехали и что-то неуловимо изменилось. Лица были те же, но он смотрел не на них — на не до конца отстроенное здание за их спинами и слышал — как наяву — грохот взрыва. Наверное, Алек ощутил то же самое, потому что лезущую обниматься девушку он грубо оттолкнул, а Скай извинился, погладил ее по голове и потащил друга за собой в первый попавшийся закуток, чтобы пришел в себя. Да и самому бы тогда не помешало, но их уединение прервали, а увидев лицо нарушителя спокойствия, он забыл про Алого напрочь. Черт, да он про все забыл, мог только обнимать ее, гладить по волосам, по спине и горячо, торопливо шептать:
— Мамочка, мама!
Чувствуя себя почти что дитем малым, Скай все равно не мог остановиться. Это было чистой воды безумие и абсолютное счастье. Она была жива, она была здесь. А еще она плакала, и когда он это заметил — чуть не расплакался вместе с ней, сдержавшись из последних сил и утирая ее слезы рукавом форменной куртки.
— Все куришь? — ворчливо спросила она, принюхавшись к грубой ткани.
Скай покаянно склонил голову, а потом до него дошла вся абсурдность ситуации. Он засмеялся, мать смутилась и обняла его крепче.
— Курю, — он широко улыбнулся. — Еще пью, ругаюсь матом и занимаюсь непотребствами. Ремень дать?
— По лбу б тебе дать, — умиленно протянула она и, наконец, отпустила. — Совсем взрослый стал.
— Дерзкий!
— Наглый мальчишка, — мать улыбнулась, взяла его за руку. — Я так рада… Пойдем домой, Владик?
Что ему оставалось, кроме как кивнуть и последовать за ней? Она так и вела его за ручку, как маленького ребенка, а люди расступались перед ними, видя гордую улыбку на ее лице. Даже девицы на шею вешаться перестали, а цветы теперь вручали не ему, а ей. Пока они ехали домой, мама ни о чем не спрашивала. Так, заинтересовано и чуть встревожено косилась на россыпь потертых медалей на куртке и сжимала его ладонь с такой отчаянной силой, будто боялась, что он исчезнет.
Когда он переступил порог, в лицо пахнуло корицей и свежей выпечкой, и этот запах лучше всего прочего помог ему осознать, что он, наконец-то, дома. Уже после душа и обеда (на фразе «Ешь суп!» — он чудом не залил соком скатерть, закашлявшись от смеха), они сели пить чай, и мать осторожно и неуверенно начала расспрашивать его о войне. Он отвечал коротко, односложно, общими фразами, силясь не вспоминать, не думать о том, что было. Перед глазами мелькали залитые кровью лица, а Скай, улыбаясь, рассказывал матери про песни под гитару, попойки и небо вокруг, лишь мельком упоминая про бои и потери.
А у нее был слишком внимательный и слишком печальный взгляд, чтобы он смог поверить, что обман удался.
— А друзья твои где? — спросила она, когда за окном уже стемнело.
— Кирилл в общежитии, наверное, хотя к нему должны были приехать, а Алекс… — Скай запнулся.
«Умер», — едва не сказал он, но вовремя одернул себя. Блэк предельно ясно высказался перед их отъездом из части: умерла Саша, а Александр Литвинов — жив и здравствует, хоть и благодаря модификации. Официальная версия показалась Скаю слишком жестокой, но спорить он не рискнул, тем более что Саша-Алек тогда стоял рядом и криво, презрительно ухмылялся.