(Уильям Шекспир)
— Я должен извиниться, — говорит он, глядя прямо ей в глаза. — Я был слишком груб.
— Ты был честен, этого достаточно.
Она смотрит в окно, ветер несет мимо красно-желтые листья, крупные капли скользят по стеклу и стекают вниз, в землю.
— Ты скорбишь по нему, как и я. Я соболезную.
— Спасибо.
— Ты простишь меня?
Задумчивый взгляд, кривая улыбка.
— Конечно.
Он уходит, она ложится грудью на подоконник и, печально улыбаясь, выводит на стекле «nevermore».
***
Что, если бы…
Мысль билась в голове, не отпускала, не исчезала ни на миг. Он разговаривал с Юлей, обнимал ее и извинялся, а перед глазами проносились сотни, тысячи картин того, что могло бы случиться, если бы он оказался чуть смелее. Чуть отчаяннее.
Что, если бы он догнал его тогда, после бара? Что, если бы дал ему договорить? Что если бы не ушел из кабинета? Что если бы?
Скай все сделал правильно, но, что, если бы…
Эта мысль не давала ему спать, так что шум в другой комнате не разбудил — заставил сдавленно выругаться и встать. Если это окажется Блэк, то он его прибьет на месте, видит Бог. Скай щелкнул выключателем и замер в ступоре, глядя на сжавшееся в комочек дрожащее тело на ковре. Он знал эти непослушные пряди, искаженное болью лицо — все знал, но паззл не складывался воедино, а разум не желал верить в то, что вот это — Алек. Что его друг, тот самый, мысли о котором не давали покоя, сейчас почему-то лежит на полу у него дома и скулит от боли. Как только вошел-то? Хотя Скай частенько забывал запереть за собой дверь.
Первый шок толком не прошел, к Алеку он подошел практически на автопилоте, наклонился, положил ладонь на плечо. Друг дернулся и хрипло застонал, вжимаясь лбом в ковер. Казалось, прятался от света, так что Скай прижал его к себе, заставляя уткнуться носом в грудь. Вторая рука легла на спину как-то сама собой. Это уже было — память услужливо подсовывала смазанные полузабытые кадры. Тогда умер Алекс, но что случилось теперь?
Прошлое замысловато переплеталось с настоящим, Скай уже сам плохо разбирал, где они — в той приснопамятной каморке Алой или у него дома, но продолжал рассеянно гладить Алека по спине и шептать нечто невразумительное, сознавая, что повторяет свои же собственные слова. Сколько лет назад это было?
Сейчас.
Мир расплывался перед глазами, терял краски, а когда они вернулись, Алек смотрел на него и мотал головой, будто Скай его о чем-то спросил. Хотя, может и спросил. Знать бы, о чем.
Алек осторожно высвободился из его объятий и встал, покачиваясь, словно пьяный или тяжелобольной. В первое Скаю не верилось, второе — было попросту невозможно.
— Аль…
Шорох застал врасплох их обоих. Скай дернулся на звук, вскакивая с пола, Алек обернулся и хрипло рассмеялся: в дверях спальни стояла Юки, обнаженная и прекрасная даже в этом слишком ярком, искусственном свете. Она так недоуменно смотрела на них обоих, что Скаю захотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться, лишь бы не объяснять ей то, чего он сам толком не понимал.
— Что ты здесь делаешь, Аль? — спросила она.
Алек улыбнулся, надменно и презрительно.
— Прости, Скай, — хрипло шепнул он на грани слышимости, на миг разворачиваясь к нему. — Все хорошо, все уже хорошо.
— Аль…
Алый подмигнул, прижав пальцы к его губам, кивнул им обоим и, развернувшись на каблуках, побежал прочь. Именно побежал, не пошел, а Скай остался стоять посреди комнаты под изумленным взглядом Юли. Он даже не пытался осознать, что это было — сердце судорожно колотилось где-то в горле, а мышцы ныли, требуя сорваться за Алеком на низком старте — прямо сейчас и прямо вот так, в одних штанах.
Потому что еще одно «что, если бы» он себе простить уже не сможет. И забыть не сможет, никогда.
Юки что-то говорила, а он торопливо одевался из последних сил сдерживая панику. Юки закричала, но он, не оборачиваясь, отшвырнул ее на диван и все-таки ушел следом за этим ненормальным парнем, раз за разом, переворачивающим всю его жизнь с ног на голову. Перед глазами, как наяву, стояли насмешливые карие глаза, но это была всего лишь память, а вот серо-стальных, как и их хозяина, не было ни на лестничной клетке, ни во дворе.
Прохожие смотрели на него странно. Наверное, он и выглядел странно в своей футболке, спортивных штанах и кроссовках в минус пять, но Скаю чужие взгляды были абсолютно безразличны. Он обошел весь район — Алека не было. Он спустился в метро — бездыханного тела на платформе не обнаружилось. Стоило бы успокоиться и вернуться домой, но вместо этого он сел в поезд и закрыл глаза, считая остановки до конечной.
До квартиры Алого, которая так и не стала хоть чьим-то домом. Кошки разве что, но, говорят, котам все равно, где жить. Главное — с кем.
Лифт он ждать не стал, побежал наверх по лестнице. В ушах свистел ветер, в висках занималась знакомая ноющая, пульсирующая боль, но Скай обращал на это не больше внимания, чем на холод, хотя продрог чуть ли не до костей. На площадке он едва успел затормозить, но и ни к чему это было — дверь в квартиру оказалась распахнута настежь. Он вдохнул поглубже, набираясь то ли сил, то ли смелости. И, наконец, переступил порог.
По квартире, на первый взгляд, прошелся торнадо: обрывки, осколки, обломки — ни единой целой вещи не осталось. Он недоуменно и со всевозрастающим беспокойством смотрел на гнутый металл, обрывки ткани и куски дерева на полу. Кажется, это когда-то было шкафом, а та куча — ковром. Скай вздрогнул и ускорил шаг, замерев лишь в дверях жилой комнаты, упершись взглядом в перевернутый диван, будто в стену. Хотя настоящую стену он тоже видел, и на ней красовалась вмятина в форме человеческого кулака вкупе с потеками крови.
Это был не страх, нет, и даже не паника. Это было отчаяние, глухое, всепоглощающее отчаяние, потому что на миг — лишь на миг — он поверил, что это кровь Алека, и захотелось выть от боли, захотелось вернуться в глупое «что, если бы» и зажать ему рот не ладонью. Губами. И так, чтобы он понял — договаривать не надо.
Но из-за дивана донесся сдавленный всхлип — и он не завыл и не закричал. Зашел в комнату и выместил всю свою ярость на и так пострадавшем предмете мебели, отшвыривая его в сторону, чтобы отшатнуться самому, силясь понять, что он видит.
Алек сидел на коленях, прижимаясь лбом к стене, держа на руках, прижимая к себе что-то багрово-красное. Мозг отказывался воспринимать картинку, Скай моргал раз за разом, пока, наконец, не разглядел клочок белой шерсти на рукаве друга — и все встало на свои места.
Вот тогда он, наконец, завопил. Во весь голос, вкладывая в этот крик все отчаяние, весь ужас, всю безысходность. Он выл от боли, острыми когтями впившейся в сердце, проклинал весь мир и себя самого.
Но Алек даже не шелохнулся.
Скай честно пытался трясти его — ноль реакции. Пытался кричать, звать — не дернулась ни единая мышца, он даже не моргнул. Скай звонил Алле, но механический голос раз за разом повторял, что абонент — не абонент, и вообще — попробуйте позже. Он бы попробовал, наверное, но слишком боялся, что «позже» уже не будет. Пустые глаза с застывшего лица смотрели сквозь него, сквозь стены и потолок, будто не было ничего. Ей-Богу, он помнил Алека разным, он помнил, как выглядит страх, как зарождается смех, мелкими птичьими лапками в уголках глаз. Но никогда за все эти годы он не видел его таким. Сейчас у него на коленях лежала кукла, великолепная, безумно похожая на человека, но кукла — холодная и пустая. Безжизненная. Ская трясло, когда это слово раз за разом всплывало в мыслях, а Алла все не отвечала, а кожа Алека, как ему казалось, становилась все холоднее. Позвонить Кириллу — это был жест отчаяния, но Блэк, как ни странно, отозвался с первого раза и даже понял что-то в его сбивчивых речах. Во всяком случае его:
— Я еду. Дверь закрой, — звучало вполне уверенно и спокойно, и вселяло в Ская такую же холодную уверенность, что все будет хорошо.
Уверенности, правда, хватило ненадолго. Кирилл приехал буквально через четверть часа, но эти пятнадцать минут показались Скаю вечностью. Он еще пытался тормошить Алека, ни на что, впрочем, не надеясь. Тот и не реагировал, а Скай все равно продолжал, погружаясь в собственное отчаянное безумие, ровно до тех пор, пока в комнату не вошел Кир, а следом — неизменная, похоже, тень в лице Джейка.