Выбрать главу

А потом, когда в номер ломились остро пахнущие потом и табаком автоматчики, он вдруг увидел в глазах Рауля нечто и почему-то сразу понял, что на сей раз их обманули, разыграли, как детей на халтурном новогоднем утреннике с пьяным Дедом Морозом и сильно немолодой Снегурочкой. Что ничего не кончилось, а, наоборот, все только начинается. И вместе с этим пониманием к нему пришло чувство разочарования, ощущение, что их использовали. В очередной раз использовали. И он оказался прав.

Арестовали не Рауля, арестовывал Рауль. И в Трибунале чести Раулю досталась роль обличителя. Он оказался героем на белом коне. Очоа и Ла Гуардию расстреляли второпях, не особо заботясь о внешних приличиях. А с ними…

С ними случилось то, что должно было случиться в такой ситуации.

Сергеев почувствовал, как от воспоминаний у него заныло колено. В ноздри шибануло вонью немытого тела, припаленного электродами мяса и гнилых зубов. Когда Чичо орал, изо рта у него летела брызгами слюна, обдавая Сергеева запахом тления. Это было страшнее боли. Если бы Чичо мог ощутить хотя бы на миг то, что испытывал в этот момент Михаил, он бы отложил в сторону и аккумулятор, и киянку, превратившую колено Сергеева в сплошной пульсирующий в ритме самбы шар огня. Он бы плевал на него с особым цинизмом, а Сергеев умирал бы от отвращения в прямом смысле слова. И поэтому было особенно важно не показать этому рослому гнилозубому мулату, как ему плохо, – надо было смотреть не мигая, чтобы ни гримасой, ни дрожью не выдать истинных чувств.

А капитан Чичо был хорош в своем ремесле – крепкий малый с горящими в свете тысячеваттной лампы мертвыми глазами стервятника, черными курчавыми волосами и рябым от оспин лицом шоколадного цвета…

Она еще раз моргнула, и все вернулось на круги своя. Воспоминания поблекли. Гитарный перезвон, жалобный свист окарины, табачный дым и аппетитный запах жаренного на углях мяса. Как и не было никогда ничего.

– Ну что ж, – сказала Виктория, – тогда просто будем знакомы?

– Мне это больше нравится.

– Если быть до конца честной – мне тоже. Было бы обидно, если бы ты начал петь соловьем.

Она улыбнулась.

Официант поставил перед ней тарелку с дымящимся телячьим стейком, четвертиной лимона, зеленью и исчез из виду с явной тоской во взгляде.

Она выдавила на мясо брызжущий соком лимон, ловко орудуя ножом, отрезала кусок и, жуя, сказала:

– Вкусно. Просто великолепно.

Улыбка ей шла. У нее были крепкие белые, чуть крупноватые зубы и яркий рот, который слегка портила привычка брезгливо поджимать губы. Но когда она улыбалась, то была почти совершенством.

– Когда ешь такую вкуснятину, так и тянет спросить о том, что будет на десерт.

– А что будет на десерт? – спросил Сергеев, не скрывая заинтересованности.

– Еще не знаю, – сказала она, подняв бровь, – но мы можем это обсудить.

– Без дополнительных условий?

– Без дополнительных условий.

Он посмотрел на нее и улыбнулся в ответ.

Все великие разочарования начинаются с триумфа. Их роман не был исключением.

Вертолеты вынырнули из-за придорожного леска, как раз оттуда, откуда их Сергеев и ожидал. Две современные малошумные машины, выкрашенные в цвет хаки, с беспорядочной россыпью камуфляжных пятен на фюзеляжах.

Перевалив через поникшие, рано облетевшие от нынешних осенних ветров деревья, две хищных винтокрылых птицы заскользили над полем – наверное, и вчера они двигались так же: неторопливо, но в то же время стремительно – так атакует, не делая ни одного лишнего движения, опытный, хладнокровный боец. Утробно ухали винты – сам звук еще не был слышен в полной мере, но от его низкочастотной составляющей кожу на затылке морщило, как старый пергамент на солнце.

Самое время было выругаться, но времени на ругань не было. Его вообще ни на что не было. Оставалось буквально несколько секунд для того, чтобы исчезнуть из виду, испариться, нырнуть под землю или взлететь в небеса. Летать никто из них не умел, испаряться тоже. Но тот овраг, который Михаил еще полчаса назад так хотел обойти стороной, на счастье – на превеликое счастье – был рядом – метров шестьдесят. Один шанс, но он все-таки был. И Сергеев заорал так, что сам не узнал звук своего голоса:

– В овраг! Быстро!