— Ты разберись, что для тебя проще — отвечать на вопросы или выслушивать ответы? — сказал он с примиряющей интонацией.
— Лживые ответы?
— Ну, зачем же так?
— Хорошо. Не до конца правдивые?
— Я бы предпочел другую формулировку — не до конца откровенные.
— Послушай, Сергеев, — сказала она, наблюдая, как он разливает по керамическим чашечкам густой, сладкий кофе. — Я всегда думала, что в этой стране могу узнать все и обо всех. Включая детские симпатии, сексуальные пристрастия и гастрономические выверты.
— У меня нет гастрономических вывертов, и ты все знаешь о моих сексуальных пристрастиях.
— А детские симпатии?
— Если сказать честно, то в детском саду мне нравилась девочка по имени Галя. Мы с ней спали.
— Что? — она удивленно подняла брови.
— Наши кровати стояли рядом. И во время дневного сна она трогательно держала меня за руку.
— Очаровательная деталь.
— Но это еще не все.
— Да?
— Да. Еще мне нравился мальчик Сережа…
Она засмеялась своим бархатным смехом, от которого у Михаила по спине бежала теплая волна.
— Ты меня пугаешь!
— С Сережей было интересней играть, но Галя так держала меня за руку во сне, что я просто не мог ей изменить.
— Ты меня разыгрываешь?
— Нет, просто рассказываю о своих детских симпатиях. Ты же просила.
— О детских симпатиях ты готов со мной говорить?
— Да. Пей кофе — остынет.
— А о своем недавнем прошлом?
— Нет.
— Сергеев, — она подошла к нему вплотную, прижалась всем телом и пристально посмотрела ему в глаза снизу вверх.
Она почему-то редко называла его по имени, даже в интимные моменты.
— Я тебе обещаю, что когда-нибудь, рано или поздно, я расскажу тебе твою биографию. От и до. За исключением детского сада. Хочешь ты того или не хочешь — я узнаю о тебе все. Ты мне веришь?
Он поцеловал ее в губы, пахнущие гвоздикой, но она не ответила на ласку, только прищурилась, вглядываясь в его лицо.
— Ты мне веришь? — повторила она настойчиво.
Сергеев не хотел врать. Поэтому всего лишь отрицательно качнул головой.
— Зря, — сказала Вика зло, высвободилась, взяла чашку с кофе и подошла к окну. На фоне светлых занавесок, выбеленных ртутным светом уличного фонаря, она смотрелась как статуэтка — Сергеев невольно залюбовался.
За окном шел дождь. Плотный летний ливень, полоскавший запылившиеся за день киевские мостовые, умывающий каштаны и липы бульваров прохладной чистой водой. Он превращал огни мостов, переброшенных через Днепр, в нерезкие мазки на огромной палитре темной, глубокой и могучей реки.
Грозы не было. Не сверкали молнии. Не гремел гром. В этой стихии, в воде, падающей с небес, не было ровным счетом ничего демонического. Просто шел дождь.
Автомобили прятались во дворах. Опоздавшие занять места на своих стоянках вместе с пешеходами шлепали по теплым лужам. Город не собирался засыпать — он ждал ночной прохлады и свежих запахов зелени из скверов и парков.
— Ты не задумывался, почему мы вместе?
— Потому, что нравимся друг другу.
Она хмыкнула, и даже в движении ее чуть угловатых плеч сквозила ирония.
— Нравимся. Превосходно сказано. Мне, Сергеев, нравились многие. Сегодня — один, завтра — второй. Послезавтра — мог быть и третий.
— Назови другую причину.
— Не назову. Ты ни разу не сказал, что меня любишь. Я ни разу не сказала, что люблю тебя. У нас нет общего прошлого. Я не вижу общего будущего. Знаешь, что нас держит вместе?
— То, что нам хорошо вдвоем.
— О боже, — она резко развернулась к нему лицом, — до чего же вы, мужики, примитивны! Ну, это-то при чем? Почему вы полагаете, что ваш член может быть осью чьего-то мира? Ты же неглупый человек, Сергеев, чтобы всерьез говорить о своей мужской исключительности! То, что у нас с тобой сейчас, — это даже не связь — так, случайные встречи. Я не знаю, что ты там надумал, какую драму, но о себе я знаю точно. Я с тобой только потому, что не могу тебя понять. Я каждый раз даю себе слово, что это будет в последний раз! Я не хочу к тебе привязываться! Я сама по себе! Но потом, потом я вдруг понимаю, что вот уже полгода мы вместе, а я все еще не знаю твою тайну. Все остальное — только приправа. Ты хороший человек, Сергеев. Я так искренне о тебе думаю. Но я не знаю, какой ты в действительности. Я чувствую, что ты способен на очень разные поступки. Я не шучу. Может быть, ты их уже совершал, а может быть, просто готов совершить. И эти разные поступки могут быть такими, что и представить себе трудно. И я ловлю себя на мысли, Сергеев, что из-за этой недосказанности, из-за того, что ты первый из мужиков, которого я не прочла вдоль и поперек после нескольких ночей, мне с тобой интересно. А это плохо, Сергеев, очень плохо! Время, проведенное вместе, — это привязанность. Привычка, мать бы ее так. К теплу чужого тела. К чужому дыханию. К тяжести чужой руки на бедре. А привычка — это зависимость. А я ненавижу зависимость! Настолько сильно ненавижу, что слово «любить», считаю синонимом слова «рабство».