1) Два животных Заратустры, орел и змея. Если интерпретировать его с точки зрения вечного возвращения, орел предстает как великий год, космический период, а змея – как индивидуальная судьба, включенная в этот великий период. Но точность подобной интерпретации не делает ее более удовлетворительной, поскольку она предполагает вечное возвращение и ничего не говорит о преформирующих началах, из которых оно происходит. Орел, паря, описывает широкие круги, змея обвилась вокруг его шеи «не как добыча, а как подруга» [556]: здесь усматривается та необходимость, что свойственна даже самому гордому утверждению, – необходимость иметь сопровождение, удваиваться при помощи чего-то вроде второго утверждения, которое относится к нему как к объекту.
2) Божественная пара Дионис – Ариадна. «Кто еще, кроме меня, знает, кто такая Ариадна!» [557] И, разумеется, у тайны Ариадны множество смыслов. Ариадна любила Тезея. Тезей – определенная репрезентация высшего человека: это возвышенный и героический человек, тот, кто взваливает на себя бремя и побеждает чудовищ. Но ему не хватает как раз добродетели запряженного быка, то есть чувства земли, и способности скинуть упряжь, сбросить поклажу [558]. Поскольку женщина любит мужчину, поскольку она – мать, сестра, супруга мужчины (даже если речь идет о высшем человеке), то является всего лишь женским образом мужчины: женская мощь в ней остается скованной [559]. Ужасные матери, ужасные сестры и жены – здесь женственность представляет собой дух мести и ресентимента, движущий самим мужчиной. Но Ариадна, покинутая Тезеем, вскоре переживает определенную трансмутацию, свою собственную: женская мощь высвобождается, становится благодетельной и утвердительной, Анимой. «Пусть отблеск звезды воссияет в вашей любви! Да скажет ваша надежда так: „О, если бы мне дать миру сверхчеловека!“» [560] Более того, в отношении Диониса Ариадна-Анима выступает как второе утверждение. Дионисийское утверждение требует другого утверждения, воспринимающего его как объект. Дионисийское становление – бытие, вечность, но в той степени, в которой соответствующее утверждение само утверждено: «Вечное утверждение бытия, вовеки я твое утверждение»[561]. Вечное возвращение «приближает к максимуму» становление и бытие, оно утверждает первое от второго [562]; но, чтобы осуществить это приближение, нужно еще и второе утверждение. Поэтому само вечное возвращение является обручальным кольцом [563]. Поэтому дионисийская вселенная, вечный цикл, – это обручальное кольцо, брачное зеркало, ожидающее душу (anima), способную в него смотреться, но при этом и отразить его [564]. Поэтому Дионису нужна невеста: «Меня, меня ты хочешь? Меня целиком?..» [565] (Здесь также следует отметить, что, в зависимости от занимаемой нами точки зрения, брачующиеся меняют смысл или партнеров. Ведь с точки зрения уже конституированного вечного возвращения сам Заратустра выступает как жених, а вечность – как влюбленная женщина. Но с точки зрения того, что конститутивно для вечного возвращения, Дионис – это первое утверждение, становление и бытие, но именно такое становление, которое является бытием исключительно в качестве объекта некоего второго утверждения; это второе утверждение и есть Ариадна – невеста, любящая женская мощь.
3) Лабиринт, или уши. Образ лабиринта часто встречается у Ницше. Прежде всего он означает бессознательное, Оно; только Анима способна примирить нас с бессознательным, дать нам путеводную нить для его исследования. Во-вторых, лабиринт означает само вечное возвращение: будучи круглым, он указывает не на потерю дороги, а на дорогу, приводящую нас к одной и той же точке, к одному и тому же мгновению, которое есть, было и будет. Но на более глубоком уровне, с точки зрения того, что конститутивно для вечного возвращения, лабиринт – это становление, утверждение становления. Следовательно, бытие исходит из становления, оно утверждается от самого становления, но только если утверждение становления является объектом другого утверждения (нить Ариадны). Пока Ариадна посещала Тезея, лабиринт был вывернут наизнанку, он раскрывался перед высшими ценностями, нить была нитью негативного и ресентимента, моральной нитью [566]. Но Дионис поведал Ариадне свою тайну: подлинный лабиринт – это сам Дионис, подлинная нить – это нить утверждения. «Я твой лабиринт» [567]. Дионис – это лабиринт и бык, становление и бытие, но это становление является бытием лишь тогда, когда его утверждение само утверждено. От Ариадны Дионис требует не только слышать, но и – утверждать утверждение: «У тебя маленькие уши, у тебя мои уши: впусти же в них рассудительное слово!» Ухо лабиринтообразно, ухо – это лабиринт становления или лабиринт утверждения. Лабиринт – это то, что приводит нас к бытию, нет бытия, кроме происходящего от становления, нет бытия, кроме бытия лабиринта. Но у Ариадны – уши Диониса: утверждение само следует утвердить, чтобы сделать именно утверждением бытия. Ариадна впускает рассудительное слово в уши Диониса. То есть: она сама слышит дионисийское утверждение и превращает его в объект второго утверждения, которое слышит Дионис.
558
З. II. О возвышенных: «Оставлять мускулы расслабленными, а волю распряженной – это самое трудное для вас, о возвышенные».