Бог становится человеком, человек становится Богом. Но кто есть человек? Всё то же реактивное существо, представитель и субъект слабой и обесцененной жизни. Что такое Бог? Всё то же высшее Существо как средство обесценивания жизни, «объект» воли к ничто, «предикат» нигилизма. И до, и после смерти Бога человек остается тем, «кто он есть», как и Бог – тем, «что Он есть»: реактивными силами и волей к ничто. Диалектика провозглашает примирение человека и Бога. Но чем является это примирение, если не прежним сообщничеством, давним сродством воли к ничто и реактивной жизни? Диалектика провозглашает замещение Бога человеком. Но чем является это замещение, если не водворением реактивной жизни на место воли к ничто, реактивной жизни, производящей теперь собственные ценности? С этой точки зрения представляется, что вся диалектика движется в пределах реактивных сил, что вся она эволюционирует в нигилистической перспективе. Строго говоря, есть одна точка зрения, с которой противоположность выглядит как генетический элемент силы; это точка зрения реактивных сил. Рассматриваемый со стороны реактивных сил, различающий элемент предстает в перевернутом виде, отображенным наизнанку, став противопоставлением. Есть одна перспектива, противопоставляющая фикцию реальности, развивающая фикцию как средство, с помощью которого реактивные силы побеждают; это нигилизм, нигилистическая перспектива. Работа негативного служит воле. Достаточно спросить, что это за воля, чтобы заранее понять, в чем состоит сущность диалектики. Несчастное сознание, развитие несчастного сознания, его разрешение, прославление несчастного сознания и его возможностей – этим открытием так дорожит диалектика. В противоположности выражаются именно реактивные силы, в работе негативного выражается именно воля к ничто. Диалектика – естественная идеология ресентимента, нечистой совести. Это мысль в нигилистической перспективе и с точки зрения реактивных сил. Диалектика – от начала и до конца глубоко христианское мышление, неспособное создавать новые способы мыслить и чувствовать. Смерть Бога – диалектическое и громкое великое событие; но событие это свершается под грохот реактивных сил, в дыму нигилизма.
5. Аватары диалектики
В истории диалектики Штирнер занимает весьма своеобразное место – последнее, крайнее место. Он был отважным диалектиком, предпринявшим попытку примирить диалектику с искусством софистов. Он смог ступить на путь вопроса «Кто?». Он смог превратить его в сущностный вопрос, направленный сразу против Гегеля, Бауэра и Фейербаха. «Вопрос „Что такое Человек?“ становится вопросом „Кто есть Человек?“, и именно Тебе предстоит на него ответить. „Что это?“ предполагает реализацию концепта. Если же вопрос начинается с „Кто есть?“, он перестает быть вопросом, так как ответ на него персонально воплощен в спрашивающем» [479]. Иными словами, достаточно поставить вопрос «Кто?», чтобы привести диалектику к ее настоящему завершению: к сальто-мортале. Фейербах возвестил о человеке, занявшем место Бога. Но я настолько же не человек, не родовое существо, не сущность человека, насколько не был Богом и сущностью Бога, Человека и Бога переставляют местами; но стоит привести в действие работу негативного, как она тут же говорит: это еще не Ты. «Я не Бог и не человек, я не высшая сущность и не моя собственная сущность, ведь постигаемое мною как сущность во мне и как сущность вне меня, по сути, одно и то же». «Так как человек всего лишь представляет другое, высшее существо, то стоит высшему существу претерпеть, по сути, одну простую метаморфозу, как страх человека становится лишь другим аспектом страха Божьего» [480] – Ницше скажет: самый безобразный человек, убивший Бога из-за неспособности перенести его сострадание, всё еще служит мишенью для сострадания Людей [481].
Спекулятивный двигатель диалектики – это противоречие и его разрешение. Но ее практический двигатель – отчуждение и его устранение, отчуждение и новое присвоение. Диалектика раскрывает здесь свою подлинную природу: это искусство сутяжничества в чистом виде, искусство оспаривать собственность и менять собственников, искусство ресентимента. Штирнер постигает истину диалектики уже в названии своей великой книги: Единственный и его собственность. Он считает, что гегелевская свобода остается абстрактным понятием: «…я ничего не имею против свободы, но я желаю для тебя большего, чем свобода. Ты не только должен быть избавлен от того, чего ты не хочешь, ты должен еще и владеть тем, чего ты хочешь, ты должен быть не только свободным человеком – ты должен быть еще и собственником». – Но кто апроприирует или реапроприирует себя? Какова реапроприирующая инстанция? Не продолжает ли присутствовать в объективном духе Гегеля, в абсолютном знании определенное отчуждение, в его одухотворенной и изысканной форме? «Самосознание» Бауэра, человеческая, чистая или абсолютная критика? «Родовое существо» Фейербаха, человек как вид, сущность и ощутимое существование? Я не являюсь ничем из перечисленного. Штирнер с легкостью демонстрирует, что идея, сознание или вид так же отчуждены, как и традиционная теология. Относительная реапроприация всё же представляет собой абсолютное отчуждение. Состязаясь с теологией, антропология превращает «я» в собственность Человека. Но диалектика не остановится до тех пор, пока «я» не станет наконец собственником… Рискующим, если понадобится, погрузиться в ничто. – В то же самое время, когда реапроприирующая инстанция сокращается в длину, ширину и глубину, сам акт реапроприации изменяет смысл, действуя на всё более сужающейся почве. У Гегеля речь шла о примирении: диалектика была готова примириться с религией, Церковью, государством, со всеми силами, которые подпитывали бы ее собственную силу. Мы понимаем, что означают знаменитые гегелевские преобразования: они сохраняют, не забывая о должном почтении. Трансценденция остается трансцендентной в рамках имманентного. У Фейербаха смысл «реапроприации» изменяется: не столько примирение, сколько возмещение, возмещение человеком трансцендентных свойств. Не сохраняется ничего, кроме человеческого как «абсолютного и божественного существа». Но это сохранение, это последнее отчуждение, исчезает у Штирнера: не только государство и религия, но и человеческая сущность отрицаются в «я», которое не примиряется ни с чем, поскольку уничтожает всё ради собственной «власти», ради собственного «промысла» (commerce), ради собственного «наслаждения». Преодолеть отчуждение означает в данном случае чистое и холодное уничтожение, присвоение, которое не оставляет места ничему из присваиваемого: «„Я“ не является всем, но разрушает всё» [482].
479