Из этих трех лиц, которые были приставлены к ней в качестве «консульты»[43], два последних были лишь хорошими чиновниками, и только один Гранвелла должен был быть ее по лиги веским руководителем. Пользуясь полнейшим доверием короля — как за услуги, оказанные династии, так и за свою, вполне заслуженную, репутацию очень искусного политика, — Гранвелла являлся представителем короля при правительнице. Он был не министром Маргариты, а министром Филиппа II, который через него контролировал все действия брюссельского правительства. Он вел оживленную переписку с Мадридом через голову герцогини, одобряя или критикуя «ее высочество» и внушая Филиппу, какие меры надо заставить ее принять. В действительности подлинным правителем Нидерландов был Гранвелла. Правительница же находилась здесь лишь для формы, чтобы скрыть от жителей страны непосредственное вмешательство Испании; она пользовалась лишь видимостью власти. Совершенно так же, как и в деле подавления ереси, с первого взгляда казалось, что ничего не изменилось в политической организации страны. Подобно тому, как Филипп не изменил указов своего отца, направленных против протестантов, точно так же он официально не лишил Маргариту той власти, которой пользовалась Мария Венгерская. Но в обоих случаях секретные предписания ослабляли значение официально применяемых мер. И подобно тому как инструкции короля судебным советам значительно усиливали строгость указов против еретиков, точно так же на основании его секретных предписаний Маргарита Пармская подчинена была Гранвелле. Таким образом здесь опять-таки налицо была та политика притворства и утаиваний, которая тайком отнимала то, что публично обещала, и, не решаясь идти наперекор общественному мнению, пыталась обмануть его мнимыми уступками; в результате всего этого она сеяла во всех сердцах неискоренимое недоверие и вызывала обвинения в неискренности даже тогда, когда она была искренней.
Характерным образчиком, применения этой системы было то, что всемогущий Гранвелла не получил никакого особого поста. Официально он был только членом государственного совета. Родившемуся 20 августа 1517 г. в Орнане, во Франш-Контэ, Гранвелле исполнилось в это время 42 года — возраст полной духовной зрелости. Благодаря влиянию своего отца, знаменитого министра при Карле V, он был назначен в 1538 г. аррасским епископом. Его отец воспитал его для службы дому Габсбургов. В 1550 г. он занял место отца в тайном совете при императоре и после отречения последнего сохранил тот же пост при Филиппе II. Если его и нельзя было назвать гениальным человеком, то все же надо во всяком случае признать, что никто в XVI в. не знал лучше его пружин европейской дипломатии и не умел искуснее его маневрировать. Это был вполне законченный тип тех министров эпохи абсолютизма, которые смешивают понятия государя и государства, интересы государя и интересы его подданных, достояние государя и достояние народа, личное величие государя и национальное величие. Это усугублялось еще тем, что Гранвелла как уроженец Франш-Контэ был одинаково чужд как Испании, так и Италии и Нидерландам. Он всегда интересовался монархией лишь постольку, поскольку это касалось личности самого монарха. В Брюсселе, точно так же как позднее в Неаполе или в Мадриде, он не питал ни малейшего расположения к народу, среди которого он жил. Его подлинной родиной был двор, и его преданность государю заменяла ему патриотизм[44]. Этим объясняется и та ненависть, которую он вызвал к себе во всех 17 провинциях, и то презрительное равнодушие, с которым он относился к ней. Своей непопулярностью он обязан был лишь своей ревностной службе королю, и он совершенно искренне мот считать себя жертвой долга. Действительно, по природе своей он не был ни фанатиком[45], ни насильником, ни злодеем, и вопреки наветам, распространявшимся его врагами, не подлежит никакому сомнению, что он не подстрекал Филиппа II к его суровым мероприятиям и не хотел ни вводить в Нидерландах испанскую инквизицию, ни приводить нидерландцев к повиновению силой[46]. В частной жизни это был придворный прелат, т. е. любезный и тонко образованный светский человек, с непринужденными манерами, галантные похождения которого не раз служили темой скандальной хроники. В Неаполе в 1573 г., т. е. когда ему было около 60 лет, Гранвелла соперничал еще с Дон Хуаном, добиваясь благосклонности одной модной красавицы[47]. Великолепная вилла, которую он приказал выстроить себе в окрестностях Брюсселя, в Фонтенэ, и которая долгое время считалась одной из главных достопримечательностей Нидерландов, красноречиво свидетельствовала о его художественном вкусе и пристрастии к роскоши[48]. Достаточно просмотреть его переписку, чтобы убедиться, что в разгар самых спешных дел или в самые критические минуты он не упускал случая приобрести какие-нибудь греческие рукописи и медали. Но отличаясь ненасытной жаждой к высоким чинам и прирожденным властолюбием, он был верным слугой абсолютизма как из принципа, так и из корыстных побуждений и личной склонности. С первого же момента он не мог скрыть своей неприязни к нидерландским вольностям и особенно к привилегиям той высшей знати, которая не стеснялась в выражениях по адресу короля, а его самого считала обыкновенным выскочкой.
43
Характер «консульты» (consulta) прекрасно соответствовал осторожной и хитрой политике Филиппа в этот период. Он не решался открыто изменить систему управления, но в то же время старался придать механизму его другое направление. Внешне государственная организация оставалась такой же, какой она была до этого, в действительности же Филипп пытался испанизировать ее. Точно так же Филипп действовал и в отношении указов Карла У о ереси: сохраняя букву этих законов, он стремился изменить их смысл.
44
В 1567 г. он писал: «Я довольствуюсь тем, что живу с моим повелителем в добрых отношениях. Я настолько же не фламандец, как и не итальянец: я космополит, и мой символ веры состоит в том, чтобы заботиться о преуспеянии моих собственных дел и заниматься делами моего повелителя и народа в той мере, в какой это требуется, но не более».
45
В 1558 г. он, несмотря на настояния папы, был против официального осуждения сочинений Эразма.
46
47