Шесть лет спустя взятие Остенде дало некоторую возможность вздохнуть также и Фландрии. Враг был изгнан из твердыни, которую он занимал так долго и из которой он терроризировал графство своими разбойничьими набегами и непрерывными угрозами нашествия в самое сердце страны. Правда, четырехлетнее пребывание во Фландрии осадной армии принесло ей новые опустошения. Но Спинола использовал свою победу для того, чтобы направить свои действия на отдаленный район Исселя. В связи с этим графство перестало служить полем битвы до периода войн с Францией; в течение последующих лет воюющие стороны ограничивались тем, что брали и отнимали назад небольшие укрепленные пункты по соседству с Шельдой, в области «Четырех ремесел» и в Ваасской области.
Тем не менее к моменту заключения 12-летнего перемирия (1609 г.) южные провинции являли собой еще очень печальное зрелище. Англичанин Овербюри, проезжавший по ним в это время, пишет, что когда он проехал Лилло, то нашел «опустошенную страну с отчаявшимся населением, которое в большей степени было недовольно своим собственным правительством, чем ожесточено было против врага, разоренное дворянство и купечество, и крестьян, обрабатывавших свои поля только для своего прокормления, без надежды улучшить свое положение, полуразрушенные города, словом, всеобщую нужду, несмотря на то, что налоги были здесь гораздо менее обременительны, чем в Соединенных провинциях»[1047].
Годы спокойствия, наступившие благодаря перемирию, были энергично использованы для восстановления хозяйственной жизни страны. Но как ни осязательны были результаты, которыми увенчались труды населения и деятельность правительства, однако Бельгия не могла больше надеяться при тех условиях, в которых она находилась теперь, на возврат того удивительного благоденствия, светлое воспоминание о котором сохранилось еще в памяти стариков. Все же эти успехи свидетельствовали по крайней мере о том, что жизненная энергия народа сохранилась во всей ее силе. Это лучше всего доказывала та быстрота, с которой он взялся залечивать раны, нанесенные войной: снова возделывать поля, восстанавливать плотины, исправлять дороги и каналы, оживлять торговлю и искать новых рынков сбыта для своей промышленности. Было сделано все, что только возможно, и только в силу непоправимых обстоятельств, независимых от человеческой воли, страна не в состоянии была занять опять то место, которое она когда-то занимала в мировой экономике.
Во время закончившейся наконец войны Соединенные провинции благодаря своему военному флоту блокировали устье Шельды и прибрежные порты. Флиссинген, Миддельбург и Амстердам присвоили себе теперь торговые связи Антверпена. Этому городу, благосостояние которого было уже и без того подорвано, после завоевания его Фарнезе нанесен был смертельный удар. Иностранные банкирские дома, находившиеся здесь еще в 1584 г., поспешно переселились на север или оказались обреченными на банкротство[1048]. В 1609 г. в городе оставалось только два купца из Генуи, один из Лукки и ни одного из Флоренции; немногие сохранившие ему верность португальцы и англичане вскоре покинули его ради его счастливых соперников[1049]. Для его оживления Фарнезе тщетно надеялся на поддержку Ганзы, которая сама клонилась к упадку[1050]. Городские власти с своей стороны носились с безнадежным планом сделать его опять складочным местом английской суконной промышленности[1051], Но как можно было надеяться на успех теперь, когда закрытие Шельды превратило этот приморский город в «континентальный»[1052]. Под сводами биржи, где некогда можно было слышать все европейские наречия, царила отпугивающая тишина; в 1648 г. сюда перенесена была библиотека города, а позднее фабрикантам разрешено было поместить здесь ткацкие станки для коврового ремесла[1053]. К полуразрушенным набережным причаливали только голландские суда, чтобы выгрузить здесь зерно или нагрузить транспорты промышленных изделий, которые Бельгия, лишенная флота, не могла экспортировать сама. Соединенные провинции, закрывшие этот порт Шельды для всех остальных народов, позаботились о сохранении его для себя; он был отрезан ими от международных торговых связей, но остался центром их торговли с католическими Нидерландами.
Ничего подобного конечно не представляли себе в 1609 г. В договоре о перемирии провозглашалось просто, что между обеими частями Нидерландов восстанавливается полная свобода торговли и что население каждой из обеих частей будет пользоваться правами наибольшего благоприятствования. Но как можно было думать, что экспортеры Амстердама и моряки Зеландии добровольно согласятся как раз тогда, когда Испания вынуждена была капитулировать перед Соединенными провинциями, на отказ от драгоценных выгод, приобретенных ими благодаря войне? Восстановление свободной навигации по Шельде — разве это не равносильно было в действительности новому оживлению Антверпена к выгоде католического короля, возвращению в него купцов и фабрикантов, покинувших его и обосновавшихся на севере, и наконец созданию опасного конкурента для портов Нидерландской республики?[1054] В действительности в течение 12-летнего перемирия Шельда оставалась так же плотно запертой, как это было и продолжалось в дальнейшем во время войны. Суда, направлявшиеся в Бельгию, должны были останавливаться в Зеландии и перегружать, свои транспорты на внутренние суда, доставлявшие их к месту назначения. Связанных с этим задержек и лишних расходов достаточно было, чтобы помешать возрождению Антверпена. Окончание в 1621 г. перемирия вряд ли ухудшило положение, а когда согласно Мюнстерскому миру в 1648 г. провозглашено было окончательное закрытие Шельды, то этим было лишь официально закреплено го положение вещей. которое существовало все время с момента возвращения Антверпена под власть Филиппа II.
1047
1053
1054
В 1600 г. Франц ван Арсен добивался, чтобы французский король закрыл для католических провинций порт Кале, и тогда «эрцгерцог и эрцгерцогиня, лишившись подвоза предметов продовольствия, а их подданные торговых связей, вынуждены будут покупать продовольствие у нас и торговать с нами, платя нам ввозные пошлины»