Однако так как французский был языком центрального правительства, то естественно, что знание его требовалось от всех тех, кто хотел занять государственную должность[1175]. Но в особенности значительные непрерывные успехи он делал среди дворянства и в силу этого среди всех разбогатевших семей, стремившихся добиться дворянского звания. Установленная в государстве социальная иерархия предназначала французскому роль языка аристократии. Он принадлежал теперь подобно шпаге и гербам к числу отличительных признаков дворянина. К тому же расцвет французской литературы и культуры со времени царствования Генриха IV значительно содействовал распространению знания французского языка. Далее, в то (время как религиозный разрыв привел к духовному размежеванию между Бельгией и Голландией и в связи с этим обрек фламандский на роль провинциального языка, католической Франции нетрудно было оказывать свое влияние на католические Нидерланды. Однако она не пользовалась в них популярностью. Ее опять стали считать исконным врагом, в особенности с 1637 г. В том же положении, как и Янсений, ставший более чем наполовину французом и написавший все же против Франции свое сочинение «Mars Gallicus», находилось множество его современников. Но как могли они противостоять многовековому влиянию, которое оказывала эта страна? Даже такие истинно испанские по своим обычаям и взглядам государи, как Альберт и Изабелла, вынуждены были проявлять уважение к традиции и допускать, чтобы при их дворе говорили на языке Генриха IV. Кроме того, разве этот язык не был родным языком валлонского дворянства, оказавшего такую большую помощь в деле возвращения назад южных Нидерландов под власть Филиппа II и в лоно истинно католической веры? Но главное, не считался ли он официально «бургундским языком» и не служил ли он в качестве такового для подчеркивания перед Испанией независимости страны?[1176]
Таким образом как раз в разгар борьбы между бурбонской и габсбургской династиями дворянство и примыкавшая к нему богатая буржуазия во фламандских частях Бельгии окончательно склонились в пользу французского языка[1177]. Оверций жаловался в 1620 г. на презрение, выказывавшееся его соотечественниками их родному языку[1178]. Популярность французского языка непрерывно росла по мере усиления значения аристократии. Особое желание изучить его проявляли женщины. Это объяснялось тем, что школы урсулинок, прибывших из Франции, вскоре сумели привлечь к себе всех молодых девушек из буржуазных семей[1179]. И хотя во фламандских провинциях все продолжали говорить на фламандском языке, но на нем больше не читали и, находясь в хорошем обществе, старались изъясняться непременно по-французски. Некоторые «снобы» даже до того офранцузились, что делали вид, будто не понимают родного языка[1180]. Если в частных библиотеках наряду с книгами благочестивого содержания или специальными сочинениями попадались и кое-какие беллетристические произведения, то это были французские[1181]. Наконец в суде адвокаты ссылались на французское право, на французских юристов, на французские законы[1182].
Однако это офранцужение господствующих классов не получило выражения в какой бы то ни было литературной деятельности, которая действительно заслуживала бы названия псевдофранцузской. Немногие литературно-бесформенные мемуары[1183] и несколько вымученных и скучных творений иезуитов, капуцинов или священников, писавших для высшего общества — вроде например «Трелей благочестивого жаворонка» («La pieuse alouette avec son tirelire») иезуита де ла Шоссе, «Магдалины» («La Magdeleine») капуцина Реми, «Удела христианского рыцаря» («Apanages d'un chevalier chrétien») иезуита Мартина — достаточно красноречиво свидетельствуют об уровне французской литературы в Бельгии в первой половине XVII в. О некоторых наивных попытках привить в Бельгии вкусы французской академии или дух отеля Рамбулье или изысканного искусства итальянской литературы свидетельствует «Поэтическая скамья» («Le Banc poétique») барона Кэиси в конце XVII в., «Флемальская академия» — («Académie de Flémalle»), основанная около 1641 г. французским священником Брегиэ де ла Круа, «Триумфальный кружок мадемуазель Виньякур» («Triomphante bande de M-lle de Vignacourt») в Генегау[1184] и наконец в самом сердце Фландрии, в замке Ронселе созданный Андрианом Госпицием Адорном[1185] «Суд по любовным делам короля Лендра» («Сонг d'amour du roi de Lindre»).
1175
B 1663 г. в прошении, обращенном к сен-тронскому городскому управлению, говорилось о необходимости знать французский язык, чтобы иметь возможность получить высокий пост.
1177
Приведем несколько примеров. В Брюсселе в 1638 г. иезуиты проповедовали три раза в неделю на фламандском и два раза на французском языке. В Куртрэ примерно в это же время на проповедях на французском языке присутствовали «totius urbis honestiores» (виднейшие граждане города).
1180
Отец-иезуит Буурс в своем сочинении (Bouhours, Les entretien! d'Ariste et d'Eugène, p. 37) заявляет следующее: «В стране, в которой мы находимся, лица знатного происхождения делают его (т. е. французский) настолько предметом особого своего изучения, что совершенно пренебрегают своим родным языком и вменяют себе в заслугу, что они никогда не обучались ему. Брюссельские дамы проявляют не меньший интерес к нашим книгам, чем к нашим модам; дцже простой народ, при всей его-неотесанности, разделяет в этом отношении вкусы порядочных людей; он научается нашему языку почти так же быстро, как и своему собственному». Знакомству с этим местом из сочинения о. Буурcа я обязан г-ну Когену.
1183
Как например «Mémoires guerriers» принца Карла Александра Круа (Антверпен 1642), или мемуары графа Мерод-Оньи (Моне 1840).
1185
T. de Limbourg-Stirum, La cour du roi de Lindre, «Messager des Sciences Historiques», 1892, p. 17 etc.