— А козлом душным?
— Не знаю, козлов нюхать не доводилось.
— Вот и посмотрим на месте. Точнее, понюхаем. Подозрителен мне этот барин, вот чего, — оскалился свирепо Эдгар и пригреб к себе вторую близняшку.
*
Поместье господина Никулы Репняного, в котором он проживал с сыном, даже издалека выглядело неряшливо. Двор стоял в запустении, цветы на клумбах пожухли, а мужики, чинившие во дворе обшарпанную телегу, были, как один, суровы и почти беззубы. Азали тут же уставилась на них с подозрением. Герда дернула ее за рукав и сердито шикнула, что эти вахлаки могли уничтожить людей разве что вчерашним перегаром, но никак не вырыванием сердца.
На крыльце их уже встречал молодой барич Ивор, которым брезговали даже сельские девки. Как оказалось, не зря, юноша действительно был непригляден. Очень тучный, бледный, с некрасивыми темными пятнами под заплывшими глазами, он то и дело утирал пот со лба. Пахло от него, мягко говоря, не очень. Да чего уж там — разило за версту! Потом, кислым духом давно не меняного исподнего да жареным луком.
Проняло даже крепких и привычных ко всему боевиков. Ниенна краем глаза увидела, как тройка Альбрехта синхронно творит одно и то же заклинание заглушки неприятных запахов, делая вид, что просто потирает носы.
— Документ покажите, — без приветствия потребовал барич. — С которым вы нас проверять приехали. Посмотрим, каковы ваши права на это, сталбыть, действо.
И Эдгар, которому девки по пути успели налить в уши жалобных слез, не выдержал.
— Ты, сопляк, мои права решил проверять? Мои, Эдгара Червонского, сына барона, что тридцать лет верой и правдой служит стране и короне?
И глаза боевика вспыхнули огнем. Вот селянки бы сейчас визжали, и не пойми, от восторга или ужаса! Жаль, отправились они в деревню от греха подальше, побоялись к любвеобильному барину даже под защитой магов идти.
— Смилуйтесь, господин! — перепугался толстяк. Барона Червонского знали и в глуши, ибо подвигов он совершил немало и нрав имел очень крутой. Как знать, вдруг сыну он тоже передался? — Я ж не просто так языком молочу! Сами понимаете, люди у меня под защитой, а тут чудище бродит в окрестностях. Батюшка занемог несколько седьмиц назад, с постели не встает, да и я хвораю. Может, проклятие нечестивец злой на нас наслал? Вы бы это, проверили нас на предмет всяческого зла! И проходите, что же вы стоите, не стесняйтесь!
— Проверим, — сурово сдвинул брови Альбрехт, шагая через порог в неприбранный и мрачный холл. — Но пока нам с людьми потолковать надо. Где жертв видели, кому они родней приходились и прочее.
— И на праздник заглянуть! — снова подал голос Бродди. — Жрать охота, сил никаких нет!
— Тебе пирожков мало было? — тут же зашипела гневно Азали, но ее перебил барич Ивор.
— Так милости прошу к нашему столу! — радостно воскликнул он. — Угостим на славу, с пустыми желудками не уйдете! Сей же час приказ дам кухарке, пожрать сгоношит — пальчики оближете!
— Некогда нам, — обрубил Эдгар, пока остальные не согласились на сомнительную стряпню в грязном доме. — Пост у нас чародейский. Заповедано нам в богатых домах пищу не вкушать, баню исправно посещать, небесам до земли-матушки кланяться, а хмельное уничтожать собственноручно…
— И собственноглоточно, — шепнула стоящая позади Герда, едва успев увернуться от тычка в бок.
— Это что ж, сладкого не есть, вина не пить? — ахнул толстяк. — Вы бы еще сказали, милсдарь, с бабами не ложиться! Это ж только помереть и останется!
И жирненькие щечки вдруг покрыл совершенно девичий румянец. Смотрелось мерзко.
— Я на бабу, бывает, как гляну, аж сердце заходится! Хорошо, что я барин, а не селюк безлапотный. Какую захочу — такую мне и приведут. Хотите, вам тоже прикажу привести? Хучь девицу, хучь молодку.
— Не надо, — открестился от щедрого предложения Эдгар. — Сами знаете, король такие вещи воспрещает. Тем более, замужних молодух трогать. Мы его величеству Александру подчиняемся и все его наказы исполняем. Неужели у вас как-то иначе?
— Что вы! — от провокационного вопроса Ивор враз сбледнул с лица. — Мы за здравие его величества молимся неустанно днем и ночью. Вот только сами понимаете, бабы…
И он вздохнул.
— Что — бабы? — не поняла Ниенна.
Толстяк окинул тощую пигалицу недоуменным взглядом, но узрел некромансерский знак, приколотый на воротник темно-красного балахона, и живо поспешил объяснить.
— Порождение рогатых, как известно! Уж простите госпожа, но ваш пол одним своим видом так и манит, словно всякая баба по праву рождения уже ведьма и приворотными зельями сызмальства надушена…