Боевик постучал себя по голове и продолжил.
— А еще я живых люблю. И потому отсюда не уеду, пока чудище не поймаю, которое девкам прехорошеньким, вот как эти две рыжули, сердца вырывает.
— С Ивором и отцом его тоже разобраться надо, — добавила Азали, привалившись к боку Бродди. Тот удивленно покосился на целительницу, но отодвигаться не стал. — Уверена, нет на них проклятья. А вот на то, что их травят потихоньку, могу голову об заклад поставить. Вы пятна вокруг глаз видели? Печень уже не справляется с воздействием яда. Потому и смердит он так, что последние слуги скоро разбегутся. Помрет барич, если мы не вмешаемся. Уверена, и папаша не просто так в постельке лежит три седьмицы.
— Как интересно, — хмыкнула Герда. — Значит, не зря я в холле того… пошерудила немного?
И валькирия достала из кармана серебряную ложечку.
— Герда, ты сперла чужое имущество? — так и ахнула Ниенна.
— Взяла на время, — поправила подруга, сурово нахмурив брови. — Серебро точно покажет, есть на доме проклятье или нет. На вот, изучай, это по твоей части.
— Сначала я, — Азали приняла ложку в большой носовой платок, чтобы не касаться голыми руками. — А то вдруг на ней яда немеряно. Потом уже на проклятья проверим. Ну что, други, пора в деревню? Хочу ополоснуться с дороги, поесть да отдохнуть, пусть даже и на печке.
— И с девками за околицей посудачить, — добавил Альбрехт. — Они наверняка что-то могут знать.
— И не только посудачить, — мечтательно зажмурился Эдгар.
*
Рыженьких близняшек звали Лана и Эля, хорошенькую чернулю — Агашка. Остальных девиц из пестрой щебечущей стайки Ниенна не запомнила. Но с ней молоденькие селянки и не жаждали особо общаться, полностью переключившись на боевиков. Заинтересовала их только Азали, у которой девки полушепотом просили то средства для избавления от чирьев и бородавок, то пилюли от нежеланной беременности.
— Вы только отцу-благодетелю на исповеди потом не ляпните, что я вам помогаю! — предупредила целительница, записывая на бумажке заказы. Денег она требовать ни с кого не стала, от подношения в виде репы отказалась, а вот кринку со свежайшим медом приняла с благодарностью. — А то вместе и будем время коротать в яме с кольями, куда нас жандармы бросят…
— Так некому нас слушать, — бесхитростно сообщила Агашка. — Отец Генрих онемел и почти оглох год назад, ему хоть в ухо всякий срам ори — токма кивает довольно, будто своими глазами все видел. Старики говорят, бог слышит сказанное, даже если отец-благодетель глух, как пень. А раз не карает за содеянное, значит, и греха в этом нет…
— Ага, как же нет, — всхлипнула незнакомая девица, миленькая блондиночка с пухлыми щечками. — Сколько народу в округе чудище загубило, в каждой из семи окрестных деревень жертвы есть! За грехи наши тяжкие оно, вот чего!
— Марька, дочка старосты Семирязовки, девицей невинной померла, чем же она провинилась? — резонно заметила Агашка.
— Хе! — подбоченилась щекастая. — А то ты не знаешь, как можно девичество соблюсти и при этом грешить напропалую! Марьку отец и так бы прибил, без чудища, ежели апосля свадьбы родители жениха ему дырявую чашу с вином бы вынесли. Вот и выкручивалась, небось, как могла…
От последующего разговора у Ниенны кровь прилила к лицу. Жаль, толку с этого не было никакого, румянец на щеки все равно не возвращался. Но от девичьих нехитрых откровений вяли уши. Она сделала вид, что отвлеклась на чей-то зов и быстро отошла в сторону.
Деревенька оказалось приятной — десятка три добротных дворов, зеленеющие огороды да небольшой фруктовый сад с начавшими наливаться яблочками. Все живое на этой земле и впрямь перло, как на дрожжах. В Ахенбурге едва начал цвести жасмин, а здесь уже сирень сыпала людям под ноги густо-лиловые облачка. Ниенна неторопливо прошлась по единственной улочке, что почти вкруговую обхватывала небольшую площадь, на которой под старенькие гусли плясали сельчане. Краем глаза некромансерка увидела Эдгара, которого рыженькие близняшки успели утащить на танцы, и набычившихся сельских парней, смотревших на пришлого щеголя, как на врага. Нет, до сумерек не полезут. А вот ночью вполне могут попытаться организовать наглецу «темную», чтобы чужих девок не обнимал.
«В жаб всех превращу, если тронут», — лениво думала Ниенна, бредя вниз к речке. У крайнего двора под раскидистым кустом сирени сидел белый, как лунь, дедок в окружении босоногих ребятишек.
— И с тех пор, говорят, повержены наши покровители, лежат в земле сырой. Не могут двинуть ни рукой, ни ногой, и лишь печалятся о старых временах, когда ходили они по лесам и полям героями — три зверя, три человека. И не было в мире силы, что могла им противостоять.