— Пашский район, товарищ генерал.
— Там же почти всюду враг!
— Вот именно — «почти», товарищ генерал. Мне бы сюда, не доезжая Лодейного поля. Там наши. Я проберусь!
— Сделать это будет тяжело. — Снитко прищурился, помолчал. — Недели вам хватит?
— Спасибо, товарищ генерал.
Почти трое суток добирался Борошнев: и поездом, и нa попутных, и пешком… И вот он уже у родного дома. Кругом много военных — наверное, тут и квартируют. Тихонько стукнул в знакомую дверь. Тут же она отворилась, вышла осунувшаяся, постаревшая Клава. Припала к брату, заплакала.
— Володя, милый, успел, — шептала, глотая слезы. — Как же она намучилась!
— Да что с ней?
— Худо, совсем худо. Сначала от всего уставала, потом вовсе обессилела. Мясного ничего есть не могла, да его у нас теперь и нет. Истощала вконец. Фельдшер со станции приходил, лечить пытался, да куда там!..
— Можно к ней?
— Конечно, конечно, заходи!
Борошнев шагнул в комнату и услышал, как от кровати прошелестело:
— Володенька! Сыночек!
Он бросился к матери.
— Мамочка, здравствуй! Лежи, лежи, не поднимайся!
Обнял и невольно вздрогнул — от неожиданности. Ладони его, перетаскавшие многие сотни всяких железок, не ощутили никакой тяжести, словно мать была бесплотной. Тут вдруг жгуче остро, хоть и смутно, вспомнилось, как когда-то мама брала его, маленького, на руки, прижимала к себе, баюкала…
А она прислонилась к нему лицом и что-то шептала тихо-тихо, почти неслышно.
— Не надо! Гимнастерка жесткая, тебе будет больно, — сказал Борошнев и подумал: «Зачем я это говорю?» И опять говорил что-то не то… — Вот приехал повидаться… Дел очень много, но вырвался…
— Спасибо, сыночек. Теперь бы еще меньшого, Петеньку, повидать. Он так далеко!
— Был далеко — на востоке, — объяснила стоявшая сзади Клава. — Но недавно вместе со своей частью промахнул мимо нас: даже не смог заглянуть. Написал потом, что воюет под Ленинградом. И Павлуша — тоже под Ленинградом, на фронте…
Борошневу стало так тяжело — просто невыносимо.
— Я прямо с дороги, пойду сниму шинель, умоюсь.
Он вышел, осторожно затворив дверь. Постоял немного, приходя в себя. К нему подошли офицеры, как видно остановившиеся в их доме.
— Ты из Москвы, капитал? — спросил один из них. — Ну, садись, расскажи, как там, что слышно. А союзнички наши доблестные — все обещаниями отделываются насчет второго фронта? Да ты садись, закуривай…
— Союзники тянут по-прежнему! Еще в июле этого года опубликовали заверение — непременно, мол, в сорок втором будет открыт в Европе второй фронт. Но пока этим заверением и ограничились…
Скрипнула дверь. Борошнев обернулся и глазам своим не поверил: на пороге комнаты, держась за дверной косяк, стояла мать.
— Что ты? Зачем поднялась? — вскочил он.
— Ничего, ничего, Володенька… Тебя долго нет, я и решила посмотреть… — сказала мать с расстановкой. — А ты уж совсем взрослый стал. Вот и куришь… Не надо, сыночек!
Три дня пробыл Борошнев дома. И все три дня мать от него не отходила. Пыталась почистить его шинель. Расспрашивала о службе — не очень ли опасная. Даже грустно пошутила: когда же он женится, неужели весь свой век в бобылях проходит.
Сестра диву давалась, глядя на мать. Надо же, встала, на боли не жалуется… А под конец затеяла мама готовку, из остатков муки напекла своему старшенькому «калиток» с картошкой и завернула гостинец в чистую салфетку.
— Это, Володенька, тебе на дорогу. Она ведь у тебя дальняя! Кто же тебя попотчует?
Борошнев дрожащими руками сунул мамино угощение в полевую сумку.
Он ехал обратно, немного обнадеженный. Ведь поднялась все-таки, получше себя почувствовала… Может, обойдется? Даже знаменитые врачи порой ошибаются с диагнозами, а простому фельдшеру — немудрено!
Но вскоре дошло до него горестное письмо сестры. Оказывается, слегла снова мама почти тут же после его отъезда и больше уже не встала. Пошел Борошнев снова к Снитко проситься в действующую армию.
— Опять? — нахмурился тот. — Все ваши рапорты мне уже основательно надоели!
В тот день Снитко казался особенно мрачным и раздраженным.
— Враг навис над Сталинградом, рвется на Кавказ, — сказал он. — Жуков доложил в Ставку, что фронту остро не хватает снарядов. Вы понимаете, что в этих условиях наша деятельность имеет особый смысл, особую важность?
— Так точно, понимаю, товарищ генерал!
— А раз понимаете, отправляйтесь на Западный фронт, к Коневу, в Малоярославец. Задачу вам поставит Клюев.