А тишина стояла ласковая, проникновенная, спокойная, теплая. И еще черт знает какая! Настоящая тишина бабьего лета, нарушаемая лишь уютным переплеском ручейка. Как будто и в помине нет кровавой, жестокой войны…
Но вдруг впереди и сбоку, со стороны опушки леса послышался неясный шумок. Борошнев поднял голову, прислушался. Да, точно шумок и вроде бы голоса… Неужели бандиты?
Его предупреждали перед выездом на Белорусский фронт: в Брянских лесах еще немало фашистских недобитков, охвостьев банд, уцелевших только потому, что наступление наших войск после разгрома гитлеровцев на Курской дуге развивалось стремительно.
И вот тебе на — прямо на него из леса вышли пятеро. Прищурившись, Борошнев четко различил: каждый с оружием, у каждого на ремне — гранаты. А у него самого в руках — ивовый прутик…
Бежать? Но куда? В лес? Там могут быть остальные. Назад? Но по этой заросшей тропинке он уже протопал километров семь, никого по дороге не встретив. Стало быть, подмоги ждать неоткуда…
Тем временем пятеро разделились: трое — чуть вправо, двое — влево.
«Как медведя в берлоге обкладывают», — горько усмехнулся Борошнев и переложил прутик в левую руку, а правой расстегнул кобуру нагана. Просто так, для порядка… Что можно сделать с наганом против автоматов и гранат?
Но ведь он в академии всегда стрелял из нагана только на «отлично»! Даже хотел освоить не менее точную стрельбу с левой руки. Чем черт не шутит? Значит, держаться, как ни в чем не бывало, потом внезапно прыгнуть в кусты, выхватить наган… И все-таки неужели ему не суждено выполнить задания?
…Отправляя Борошнева из Москвы, надавали ему множество поручений. Воронова и Яковлева, генерала Снитко и конечно же начальника НИГ Клюева интересовали те средства, которыми враг намеревался осуществить первую наступательную операцию сорок третьего года, названную Гитлером — «Цитадель», Гитлер ведь придавал этой операции решающее значение, рассчитывая на ее быстрый и ошеломляющий успех!
«Цитадель» должна была охватить весну и все лето сорок третьего года, вернуть германским армиям утерянную ими инициативу в войне, отбросить вспять советские войска. Стал известен подписанный Гитлером оперативный приказ номер шесть, в котором ставились задачи корпусам и дивизиям в осуществлении «Цитадели».
Один из параграфов приказа гласил: «На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшие орудия, лучшие командиры и большое количество боеприпасов…»
Раз для «Цитадели» готовились наилучшие оружие и боеприпасы, как упустить возможность разыскать образцы, разобраться в них, проанализировать, использовать то, что может пригодиться самим, или срочно найти «противоядие» какой-то новой угрозе? Вот почему и направлялся Борошнев в район Брянска.
А еще требовалось досконально изучить действие германской восьмидесятивосьмимиллиметровой пушки и ее снарядов… Ведь именно эту пушку использовали фашисты как одну из основных противотанковых! Ею же оснащались новые германские танки — «тигры» и самоходные установки— «фердинанды».
Пушек таких на разных направлениях захватили изрядное количество. Борошневу приказали найти к ним по тысяче разных выстрелов: тысячу — бронебойных, тысячу — осколочно-фугасных. Причем, чтобы исключить любые случайности, необходимо было подобрать выстрелы одного и того же года изготовления, одной и той же партии. Намечалось: с помощью этих выстрелов подвергнуть орудие всевозможным испытаниям, вплоть до определения «живучести» ствола.
В начале сентября сорок третьего года Борошнев выехал из Москвы. До Брянска добирался нормально. Потом предстояло двигаться в направлении Гомеля, еще не освобожденного от врага. Как удалось установить, неподалеку, в деревне Новозыбково, находились службы артснабжения Белорусского фронта.
До окраины деревни Борошнев доехал на попутном грузовике.
— Это Новозыбково? — спросил он у регулировщика.
— Оно самое, товарищ капитан! Вот с этой избы и начинается.
Борошнев направился к крайнему дому. И тут дверь его открылась, и на крыльцо вышел какой-то полковник. Борошнев машинально козырнул и хотел было пройти мимо, но полковник неожиданно спрыгнул с крыльца и кинулся обниматься.
— Володя! Как же ты меня не узнаешь? Ведь я всего на год раньше тебя академию кончал! Степанюк я, Илларион Степанюк!
— Смотри, пожалуйста, действительно Степанюк, — отозвался наконец несколько ошеломленный Борошнев. А про себя подумал: «Второй раз сводит меня судьба с нашими выпускниками академии. Не дай бог, чтобы эта встреча закончилась так же, как тогда, под Можайском, с беднягой Выдровым…»