Овуор тотчас же испробовал чужое слово. Так как оно не было ни из языка джалуо, ни из суахили, рот и глотка устали произносить его. Мемсахиб и тото засмеялись. Руммлер тоже открыл свою пасть. Но бвана, который послал свои глаза в сафари, стоял словно дерево, которое недостаточно высоко, чтобы напоить свою крону прохладой ветра.
— Мантия, — сказал бвана. — Повторяй почаще и будешь произносить это слово так же хорошо, как я.
Семь ночей подряд, когда Овуор возвращался после работы в хижины к мужчинам, он надевал в буше черную мантию, и она так сильно раздувалась на ветру, что дети, собаки и старики, которые уже плохо видели, кричали, как испуганные птицы. Как только материя, которая на солнце излучала черный свет и даже при луне была темнее ночи, касалась его шеи и плеч, губы Овуора пытались выговорить чужое слово. Для Овуора мантия и слово были волшебством, о котором он знал одно: оно связано с его битвой против саранчи. Когда солнце взошло восьмой раз, слово наконец-то размягчилось у него во рту, как комочек пошо. И это было хорошо, потому что теперь он мог уступить своему желанию побольше узнать о мантии.
До того как настало время разбудить огонь в кухне, Овуор насыщался сознанием того, что его бвана, мемсахиб и тото с некоторых пор понимают его так же хорошо, как люди, которые не боятся саранчи и больших муравьев. Еще некоторое время он ждал, пока вопрос, беспокоивший его голову уже давно, вырастет, но любопытство пожирало его терпение, и он отправился искать бвану.
Вальтер стоял у цистерны и стучал по ней, чтобы узнать, сколько осталось питьевой воды, когда Овуор спросил:
— Когда ты носил мантию?
— Овуор, эта мантия была моей, когда я еще не был бваной. Я надевал ее на работу.
— Мантия, — повторил Овуор и порадовался, потому что бвана наконец понял, что хорошие слова надо произносить дважды.
— Разве мужчина может работать в мантии?
— Да, Овуор, может. Но в Ронгае я не могу работать в мантии.
— Ты работал руками, когда еще не был бваной?
— Нет, головой. Для того чтобы работать в мантии, надо быть умным. В Ронгае умный ты, а не я.
Только на кухне Овуору стало ясно, почему бвана так отличался от других белых, на которых он работал раньше. Его новый бвана говорил слова, от волшебного повторения которых во рту становилось сухо, но зато они оставались в ушах и голове.
Прошло ровно восемь дней, когда весть о победе над саранчой достигла Саббатии и погнала Зюскинда в Ронгай, хотя на его ферме случился первый падеж скота от лихорадки Восточного побережья.
— Ну, старик, — закричал он еще из машины, — да из тебя еще выйдет отличный фермер. Как у тебя получилось? У меня такой фокус ни разу не выходил. После прошлого сезона дождей эти твари сожрали пол фермы.
Наступил вечер гармонии и веселья. Йеттель рассталась с последними картофелинами, которые она хранила для особого случая, и научила Овуора готовить «Силезский рай»[6], а еще рассказала ему о сушеных грушах, которые она всегда покупала своей матери в маленькой лавочке на Гетештрассе. С горькой радостью она надела белую юбку с блузкой в красно-синюю полоску, которые не вытаскивала из чемодана с отъезда из Бреслау, и вскоре смогла насладиться восхищением Зюскинда.
— Без тебя, — сказал он, — я бы совсем забыл, какой красивой может быть женщина. За тобой, наверно, бегали все мужчины города.
— Так и было, — подтвердил Вальтер, и Йеттель понравилось, что прежняя ревность нисколько не ослабела в нем.
Регине не надо было идти в кровать. Ей разрешили спать перед огнем, и она представляла, когда просыпалась от их голосов, что камин — это Мененгай, а черный пепел после пожара в буше — шоколад. Она выучила несколько новых слов и спрятала их в тайный ящичек в голове. Слова «налог рейха на эмигрантов» понравились ей больше всего, хотя запомнить их было очень непросто.
Вальтер рассказал Зюскинду о своем первом процессе в Леобшютце и как он после обмывал этот нежданный успех с Грешеком, на одном празднике в Хеннервитце. Зюскинд пытался вспомнить Померанию, но уже путал годы, места и людей, которых вытаскивал из памяти.
— Вот подождите, скоро и с вами то же самое будет. Великое забвение — это самое лучшее в Африке.
На следующий день на ферму приехал мистер Моррисон. Не приходилось сомневаться, что о спасении урожая стало известно и в Найроби, потому что он протянул Вальтеру руку, чего еще никогда не делал. Еще более удивительным было то, что на сей раз он понял знак Йеттель, предложившей ему чаю. Он пил его из сервизной чашки с пестрыми цветами и каждый раз покачивал головой, беря сахар серебряными щипчиками из фарфоровой сахарницы.
6
Блюдо из копченой свинины, сваренной с печеными фруктами, корицей, корочками лимона, подается со сладким бульоном и картофельными клецками.