— Выпей с нами, присаживайся, — пригласил сапожник — широкая душа.
— Присяду с удовольствием, а пить ни-ни, низачот.
Петрушка нашёл себе стул (пока он вертелся, Нерон Иваныч только плечами пожал, дескать, незваный гость хуже татарина, но сыщик едва заметно покивал, мол, пусть всё идёт своим чередом), плюхнулся довольный. Был он нагло, вызывающе, до отвращения трезв. Захотелось набить ему рыло.
— Простите, запамятовал, как вас зовут? — немедленно обратился он к Анненскому.
И прежде, чем сапожник раскрыл рот, знаменитый петербургский сыщик обратил на Непрушкина страшный стеклянный взгляд свой и процедил, медленно и тяжко хмыкнув:
— Меня не зовут, я сам прихожу.
— Сам приходит, вот это да! — сглаживая ситуацию, воскликнул Петрушка, словно в восторге.
От волнения Нерон Иваныч засосал стакан, чтобы обдумать и не ляпнуть лишнего, а затем осторожно попросил:
— Тебе в самом деле лучше его не звать. Он в ночную смену работает. Больших дел мастер.
Петрушка, который был в курсе маклей сапожниковой жены, додумал, с каким подонком общества свела его судьба, и прикусил язык.
Не зная, чем заполнить паузу, Анненский скрипнул крышкой, протянул портсигар.
— Ладно, не журись. На-ко папиросочку.
— Спасибо, не курю, — бойко ответил Петрушка, являя свою мутную натуру. — Я за здоровый образ жизни.
— У тебя же штаны в полосочку.
Огорошенный аргументом, всецело соответствующим истине, Петрушка дёрнулся было взять, но передумал и расхохотался.
— А ты, остряк!
Анненский скрипнул зубами и так громко щёлкнул фиксатором крышки, что Нерон Иваныч аж подскочил от испуга. Он представил, что может натворить пьяный жандарм, и сапожника прорвало:
— Ты не держи зла. Петрушка свойский. Он из наших, из текстильщиков. Хороший человек, истинно голубь. Плохой человек разве будет пить? У пьющего вся душа нараспашку, а у дрянного человека и души-то нет, так, слякоть и грязь.
Чтобы разрядить обстановку, сыщик вылил остатки вина в стакан Нерону Иванычу, не забыв плеснуть себе. Подмигнул Непрушкину:
— Всё путём, как говорится. Будем здоровы. А фамилия моя Мясников.
Петрушка искренне заулыбался от знакомства с человеком такой простой и весёлой фамилии. Анненский чокнулся с сапожником эдак со значением, а Нерон Иваныч правильно понял и сказал:
— За представление! — и немедленно выпил.
— Эх-ма, а ведь всё зло от пьянства! — воскликнул Непрушкин. — Если бы не зелено вино, в России давно был бы рай. Русские люди умны, трудолюбивы, Богу покорны, Государя чтят. Отними у них свободу, и не услышишь даже глухого ропота, но отбери бутылку, и ты их злейший враг. Я вам так говорю, введение сухого закона в России неизбежно приведёт к революции!
Сапожник покачал головой, утёр усы задубевшей, изрезанной дратвой рукою.
— Нет, ты чего, Петрушка, — с недоверием сказал он. — Не будет такого никогда. Это ж каким зверем надо быть, чтобы ввести в России сухой закон?
— А вот так и будет, — в запальчивости провозгласил Непрушкин. — Если враги у власти окажутся.
— Врагов, — твёрдо сказал Анненский, — мы будем казнить.
— Всех не перевешаете, — брякнул сапожник.
— А мы топором, — Петрушка откинулся на спинку стула и мечтательно оглядел залу.
Известный сыщик навострил уши и весь подобрался, как волк перед прыжком.
— Это ты-то топором? Грызь не развяжется?
— А мы Раскольника ангажируем.
— Где же ты его возьмёшь?
— Знаю, где у него логово, — похвастался Непрушкин. — Чего смотришь, будто укусить хочешь?
— Спросить хочу.
— Спросить? С меня? — заблатовал ткач. — А обоснуешь спрос свой?
— Не кривляйся, Петрушка. Спрошу с тебя, когда претензии возникнут, а ты ответишь деньгами или головой. Сейчас по-хорошему у тебя спрашиваю, где он?
— Кто?
— Раскольник.
— Тебе зачем?
— Надобность имеется.
— Для кого интересуешься?
— Для себя.
— А ты кто?
— Бригадир мясников, — отрезал ротмистр жандармерии.
— Он Мясников, бригадир с боен, — заторопился поддержать сапожник, видя, что идёт к нехорошему.
— Ты сказал, что знаешь, где Раскольник тихарится, так это он от меня ныкается. Он мне должен! Давай выкладывай.
Непрушкин струхнул. Румянец опал с его щёк как пепел с фарфоровой вазы. Он печёнками чувствовал, что сейчас этот страшный человек его загрызёт. Или порежет обвалочным ножом прямо при всех прилюдно, если он на скотобойне работает.
— Или ты пустобрёх? Тогда я тебе язык отрежу, — подтверждая непрушкины страхи, Анненский потянул из трости клинок. — Чтобы лишнего не молол.