— Это излишне-с, — сказал Порфирий Петрович. — Как здоровье батюшки?
— Почил двадцать восьмого января первого года, — ответил душегуб, как бы слегка законфузившись. — Вот я от большого горя и решил податься в Санкт-Петербург.
— О матушке не смею спрашивать-с, — сказал деликатный следователь, ни на что не надеясь, но задержанный удивил его:
— Жива-здорова, работает.
— Ай, молодца! — воскликнул Порфирий Петрович совсем другим тоном и подмигнул левым глазом. — Ну-с, давайте приступать к обыску.
Тут же, на столике, следователь разложил бумаги и писчие принадлежности, ему поставили уцелевший стул. Пригласили квартирную хозяйку и прислугу. Стали шмонать. Впрочем, Раскольников ничего не утаивал, сразу показал все тайники, в которых прятал ценные вещи, но не от полиции, а, по его словам, для пущего сохрана.
— Чтоб Настасья-поломойка не спёрла, — с тобольской прямотой объяснил Раскольников.
— Я?! — возопила старуха. — Чтоб я у жильцов сфендрила? Да ты осатанел, аггел! Я при доме служу дольше, чем ты живёшь. Сукин кот, поганец! Отродье каторжника и шлюхи. Фуфел сифозный, хавальник твой свинский, как ты на меня такое вообще сказать мог?
— Уймись, бабка, — пытался угомонить Раскольников, но Настасья была из деревенских баб и очень болтливая баба, которой разговор этот доставлял, по-видимому, неизъяснимое блаженство, и унять её не было никакой возможности. Бранные слова сыпались из её беззубого рта, как горох из драного мешка.
Порфирий Петрович, всё больше оживляясь и поминутно смеясь, вносил в протокол новые вещественные доказательства, которые выкладывали перед ним на стол полицейские и жандармы. Там было на что посмотреть, и даже удивительным казалось, как это вместилось под обоями, в выщерблинах стены и за плинтусом. Золотые и серебряные часы, портсигары, кольца, цепочки, булавки и спичечницы, они были рассованы с таким умением, что вскоре на столе взгромоздилась горка драгоценностей. Под софой, которую не сдюжила перемещать старуха, грабитель прятал заклады в обёртках, даже не удосужившись распаковать, а просто затолкал подальше. Когда отодвинули постель, у стены обнаружили топор, убранный стоймя, чтобы можно было быстро достать при необходимости.
Анненский вздохнул с облегчением. Повертел топор и заметил костяной осколочек, застрявший меж клином и топорищем. Положил топор перед следователем.
— Волоски-с… мозговая ткань-с… — в помещении при искусственном тусклом свете Порфирий Петрович обнаружил довольно много для своего слабого зрения. — Как же вы рубили, сударь?
— С плеча, — бесхитростно пояснил Раскольников.
На подкладке единственного пальто с левой стороны подмышкой оказалась пришита петля, а подкладка испачкана кровью.
— Тут я топор и носил, — показал убийца.
— Должно быть, батюшка много рассказывал? — предположил Порфирий Петрович.
— Это у нас семейное!
— Необыкновенный был человек, — заключил мэтр. — А вы сами не хотели сказать новое слово, в вашем-то смысле-с? — он как-то вдруг опять подмигнул и рассмеялся неслышно. — Не то, чтобы перешагнуть через препятствие, убить и ограбить, а убить как-нибудь изобретательно, с выдумкой-с?
— Учителя я убил с выдумкой. Ежели вы мне руки развяжете, я так эту ведьму очен-но изобретательно укокошу, — кивнул Раскольников на служанку Настасью, которая от возмущения раскрыла было свой сквернословный зев, так что Луке Силину пришлось увести её от греха подальше. — Изловчусь вас удивить, не имейте сомнения.
— Покамест это вовсе не требуется, — заверил следователь. — У нас с вами теперь другая повестка дня наметилась. Сейчас в тюрьму поедем-с. Там всё устроим, посидим, поговорим… по душам.
— А в газетах про меня напишут?
— Всенепременнейше, сударь мой! — с удивительной важностью заметил Порфирий Петрович. — Во всех новостях-с. По поводу сего не извольте беспокоиться.
— Ну, слава Богу, а то меня в абодье за руку схватили, думал, фарта весь год не будет.
— Так-то оно так. Если на Благовещенье украсть не посчастливилось, то удачи на лову не жди, — оскалился Анненский, горделиво прохаживаясь. — Но ничего, теперь масть попрёт!
12. ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО В ТАЙНОМ ОБЩЕСТВЕ
Так Савинков попал в подпольную ячейку «Бесы», вдохновительницей которой была графиня Морозова-Высоцкая, а смыслом существования — поддержание жизнедеятельности головы казнённого в 1881 году ведущего технического специалиста «Народной воли» Кибальчича.