— Фрау? — в приоткрытую дверь просунулась Фрида, и Марго машинально спрятала пластинку в лиф. — Вам пакет.
— От кого?
Фрида просеменила через кабинет, протянула квадратный сверток, перевязанный простой лентой.
— Не могу знать, — ответила, с любопытством косясь на раскиданные бумаги. — Принес какой-то мальчишка. Вроде и посыльный, но выглядел странно.
— Насколько странно? — спросила Марго, и обдало жаркой волной. Неужто «мальчики из хора» от его преосвященства?
— Черномазый, как в саже, — сказала Фрида. — Я спрашиваю: от кого? Кому? А он только повторяет: Маргит, Маргит! С вашего позволения сунула ему четверть гульдена.
— Хорошо, Фрида, иди.
Пакет был тяжелым и твердым на ощупь, с краю — темная капля сургуча. Витые линии складывались в едва различимую «Э».
— Фрида!
Служанка остановилась, подняла на баронессу вопросительный взгляд.
— Мое письмо, — подавляя волнение, быстро проговорила Марго. — В Ротбург, помнишь? Ты отнесла его?
— В тот же день, фрау. И доложила тогда же вечером.
— Доложила? Вот новость! Не помню…
— Вы, смею заметить, тогда выглядели взволнованно, как не в себе. Может, и запамятовали.
— Да, да, — закивала Марго, сжимая сверток и вдыхая бумажную пыль, будто нагретую от прикосновений. — Так тебе удалось передать его?
— Передала, как вы и просили. Сперва меня чуть не отправил восвояси гвардеец, но потом вышел пожилой представительный господин в черном фраке. Осведомился, кто я и откуда, осмотрел письмо, но вскрывать не стал, потом велел передать, что все будет доставлено по назначению… — Фрида умолкла, переводя дух, и ее глаза загорелись восторженностью. — Ой, госпожа! Правда? Вы правда видели его высочество, а, значит, это…
— Иди! — перебила Марго, вздрагивая от волнения. — И не болтай, слышишь?
— Слушаюсь, — Фрида отскочила к двери, совершенно по-детски повертела сложенными в щепоть пальцами у губ — «рот на замок и молчок!», — и выскользнула за дверь.
Марго взяла со стола стилет — вертляво порхнул мотылек на рукояти, — и взрезала ленту. Оберточная бумага шелестела, как осенняя листва, и пахла так же — теплом и солнцем. Из-под обертки вынырнули золотые буквы.
— «Бабочки Авьена», — вслух прочитала Марго и рассеянно пролистала книгу — перед глазами мелькнули рисованные от руки иллюстрации, — а на колени выпал сложенный вдвое листок. Она подхватила его, замирая от какого-то сладкого предвкушения, поспешно развернула и встретилась с собственным портретом.
Рисованный набросок в нескольких штрихах удивительно точно передавал сходство, а кроме того, приподнятые брови и глаза, ярко выраженные и густо подчеркнутые углем, придавали лицу выражение печальной задумчивости.
«Такой Вы запомнились мне…», — значилось ниже.
Марго глубоко вздохнула и поймала свое отражение в трюмо: блуждающая улыбка на губах и глаза — два темных агата.
«Взгляни на себя! — послышался язвительный голос барона. — Краснеешь как невинная институтка! Портретик, ну так что с того?»
— Красиво, — тихо сказала Марго, продолжая задумчиво улыбаться. — Я красивая здесь… но почему-то печальная.
Может, художник подметил тоску по Родиону — как он сейчас, несчастный мальчик? Думает ли о сестре? Читает ли книги, что в прошлый раз принесла ему Марго? — а, может, автор портрета вскрыл приросшую к ее лицу маску и обнаружил под ней не признаваемую самой Марго трогательную хрупкость.
Листок подрагивал в руке, щеки пунцовели от прилившей крови. Марго вздохнула, с усилием перевернула бумагу и прочла дальше:
«…с тех пор постоянно о Вас думаю. Счастлив знать, что Вы не держите на меня зла и были в тот день на Петерсплатце. Я также хочу увидеться с Вами…»
По спине прокатилась теплая волна. Марго прикрыла глаза и сидела так, боясь шевельнуться, с головой звенящей и легкой, наполненной мыльными пузырями мыслей. Словно огромное колесо вновь подбросило ее и понесло вверх, над зелеными островками Пратера, над крышами Авьена, к самому солнцу — влекущему и обжигающему. Захочет — согреет теплом, захочет — сожжет дотла.
Такое новое, головокружительно странное чувство…
Марго и в самом деле почудилось, будто пол ускользает из-под ног, и это напугало ее. Распахнув ресницы, она судорожно вцепилась в письмо и, вникая в каждое слово, прочитала:
«В субботу будет открытие нового госпиталя на Райнергассе, я буду там. Приходите…»
Госпиталь? Не тот ли, куда инспектор Вебер обещал перевести Родиона? Он ведь тоже хотел что-то сказать тогда, на Петерсплатце…