С этим она вложила бумажки в ладонь клиентки и подмигнула. Фрау Шустер нелепо хихикнула и сжала кулак.
— Ангел! — с придыханием повторила она. — Я буду молиться о вашем здравии и расскажу всем несчастным женам, которых тиранят мужья. Всем безответно влюбленным. Всем обманутым. Покинутым. Скорбящим! — с каждым словом она отступала к дверям, и юбка шуршала по паркету, и тень ползла, вслепую ощупывая путь. — Будьте счастливы!
Она остановилась в дверях, прижав ладони к груди.
— Идите, — устало сказала Марго. — Будьте счастливы тоже.
Сатин и органза прошуршали в последний раз и растворились в полумраке коридора. Марго слушала, как скрипнули двери, как лязгнул засов, запирая особняк на ночь, и сонная Фрида поплелась в комнату, зевая и шаркая стоптанными туфлями.
Бедная девушка ведет в особняке ночной образ жизни, под стать его обитателям. Марго решила, что хорошо бы увеличить ей жалованье, вот только львиную долю заработка отнимала оплата семестра в Авьенском университете. На эти жертвы Марго шла осознанно: если однажды ей самой поломали судьбу, то пусть хотя бы у брата будет возможность выбиться в люди.
Марго вспомнила, как Родион, лохматый и сосредоточенный, накануне корпел над книгами. Лампы вокруг горели в полную силу, освещая его сгорбленную спину — ну сколько можно просить не сутулиться? — и шевелящиеся губы, вокруг которых пробивался темный пушок, еще не познавший бритвы. В такие моменты Марго никогда не подходила близко: то ли не желая мешать, то ли страшась ступить в ярко освещенный круг — не смотреть на огонь, не думать об огне, не вспоминать то страшное, случившееся в далеком детстве, — и молча наблюдала из тени.
Время давно перевалило за полночь. Наверное, Родион уже спит. Хотя с него станется увлечься какой-нибудь книгой, и если не проконтролировать лишний раз, то так и просидит до рассвета, а утром Фрида снова его не добудится. За что тогда платить ежемесячный взнос?
Приподняв юбку и держа лампу на вытянутой, уже затекшей руке, Марго поднялась по лестнице. Старые ступеньки неодобрительно поскрипывали — в особняке родилось, жило и умерло не одно поколение фон Штейгеров, и все они — чистокровные бароны, не то, что пришлая чужачка черт-разберет-какого рода. Иногда Марго казалось, что особняк ненавидит ее, как ненавидел и барон. А, может, в нем осталась душа старого барона. Недаром Марго то спотыкалась на ровном месте, то проливала на себя горячий чай, то билась лбом о низкие притолоки. И на всякий случай жгла как можно меньше огня. Впрочем, втайне она верила, что особняк не был самоубийцей, и никогда бы не повторил судьбы прежнего дома семьи Зоревых.
За дверью тишина. Ни шороха, ни скрипа.
Марго прислушивалась, затаив дыхание. Постучать или нет? Решила, что не стоит будить мальчика и, толкнув дверь, на цыпочках перешагнула порог.
Потянуло сквозняком. Свет мигнул, прыгнул на бежевые обои.
Письменный стол, как обычно, завален всяким барахлом. Тут и книги, и карты, и тетради в матерчатом переплете. На сундуке, заботливо отодвинутым в дальний угол, пылились прежние игрушки Родиона — оловянные солдатики, медведь с оторванным ухом, над ними торчала облупившаяся морда лошадки-качалки. Родион давно порывался выбросить весь хлам, но Марго не позволяла. Ей почему-то были дороги все эти детские вещи. Наверное, потому, что сама она лишилась детства очень рано. В огне тогда сгорели все ее куклы, а новых игрушек не появилось. Зато появился приют, а потом — замужество. И Марго сама превратилась в куклу для старого фон Штейгера: живую куклу, которую можно насиловать и выводить в свет, наряжая в кружева и бантики.
Она прошла по комнате и тронула раму, приоткрытую на ладонь. Родион совершенно не помнил — или делал вид, что не помнит, — о случившейся трагедии, но, как и Марго, не выносил духоты и жары, а потому часто держал окно открытым.
Ни ветерка.
Тихо.
Марго остановилась у кровати. Родион лежал, укрывшись с головой. Округлый холмик нечетко повторял контуры человеческого тела — он приобрел эту привычку в приюте, ведь только под одеялом можно чувствовать себя защищенным.
Ей остро захотелось поцеловать брата, прошептать ему, что теперь все позади. Что они теперь — семья, у них есть крыша над головой и наследство, оставшееся от умершего барона. Что призраки минувшего никогда, никогда не воскреснут и не доберутся до них.
Поставив лампу на прикроватный столик, Марго погладила холмик.
Родион не шевельнулся.
Она наклонилась, но не уловила ни малейшего дыхания.
Сердце тревожно стукнуло и провалилось в пламя. Трясущимися руками, уже ожидая худшего, она откинула одеяло.