1
После того, как они расстались с карованом чернорясых монахов, Ан пришлось тащить Осана на себе. Она попыталась было пристроить старика на спину Кела, но у него осталось слишком мало сил, чтобы держаться, а Кел никак не мог понять, что от него требуют идти ровно и плавно.
Впрочем, возможно, оно вышло и к лучшему. Перед их путешествием Осан попросил, а Ан пообещала, что он не заметит, как умрёт, и глупый монах вообразил, что она убьёт его, свернув шею. Каждый раз, когда Ан оказывалась у него за спиной, он вжимал голову в плечи и замирал. Она сердилась и молчала. Он давно её знал — и считал настолько глупой и неспособной на выдумку? Ей очень хотелось ему всё высказать и высмеять его страхи.
Но она молчала и теперь с облегчением, которое было только ей доступно, слушала его болтовню. Как всегда, Осан не мог не болтать, хотя каждый вдох давался ему со всё большим трудом.
— Ты ведь помнишь? — раз за разом спрашивал он, вспоминая их первую встречу в этих руинах.
Ан помнила. Тогда еще юному Осану пришло в голову, что он сумеет найти в руинах города душу Прародителя и вернуть его к жизни. Монашек, разумеется, ничего не нашел, зато угодил в промоину под улицей и сломал обе ноги. Ан дотащила его до монастыря детей Благодетелей, и все время Осан болтал, болтал обо всём, о своём боге, о его детях, о Городе, о людях, что тут жили и снова о своём боге.
В его глупого бога Ан, разумеется, не верила. Как Прародитель может быть богом, если он давно умер? Но чем-то он её зацепил, и с тех пор Ан иногда забредала к монахам, узнавала у них новости и не появился ли отец, а монахи в обмен на стол и кров узнавали у нее новости из мира. Их дружба вышла очень странной, если вообще ее можно было назвать дружбой. Но уж что есть. Поэтом Ан согласилась проводить умирающего старика в его последний путь и старалась всегда быть в поле его видимости, а в последнюю ночь, на берегу серой реки около брошенного парка в тени огромных домов-ульев вколола Осану не морфий.
— Ты ведь помнишь? — спросил старик перед тем, как уснуть в последний раз.
Ан ничгео не ответила. Она помнила, всё помнила и никогда ничего не забывала, особенно то, что значит быть одной.
Ан похоронила Осана в старом парке около летнего театра, на берегу давно заросшего пруда, посидела рядом и, когда небо снова заволокло дождевыми облаками, а мир стал серым, пошла дальше, потому что больше ей там делать было нечего, пусть в парке и осталась, наверное, единственная её могила.
Она планировала догнать караван чернорясых монахов, с которым они вошли в город, до Моста, чтобы переправиться на тот берег с ними. Если их предводитель, странноватый крикливый монашек, не поменял маршрут, то у неё ещё оставалось время. Чернорясые верили, что Город был когда-то построен их великолепный Прародителем и его детьми, и быстро пересекать руины не будут. Чернорясые вообще последние годы стали часто устраивать сюда паломничества. Их унылые караваны тянулись по разбитым асфальтовым дорогам и время от времени оглашали угрюмые остовы зданий нудными гимнами во славу кумира. Часто караваны не доходили до того берега. Каким бы место не считалось, священным, проклятым или всем вместе, отщепенцев и изгоев, которых выгоняли в руины из окрестных поселений, в Городе всегда хватало. И им всегда хотелось выжить.
Ан вышла на старый проспект, где обычно проходили паломники и торговые караваны. Он шел через северную часть города мимо покосившихся домов-башен к большой пустой площади, от которой отходили десятки таинственных улочек. Самая широкая из них вела на следующую площадь с разрушенной старой крепостью. Дальше лежали руины бетонного моста и путь вдоль реки на юг к железному мосту. Большинство караванов гибло после достижения первой безымянной площади. Мало кто знал Город хорошо, а большинство вовсе верило, что каждой ночью здешние дома меняют своё местоположение, и что Город разумен и может поглотить неугодных.
Ан намеревалась перехватить караван до площади. Во-первых, так не придётся искать их по проулкам, во-вторых, она знала дорогу к Мосту. Да и в случае нападения она сумеет отбить хоть кого-то из чернорясых, чтобы тот перевел её на другой берег. Если раньше караваны чернорясых были похожи на вооруженные выезды, то в нынешние безумные хорошо, если хотя бы у пары монахов были ружья. Остальные же верили, что Прародитель их защитит.
Разумеется, не защищал. Ан даже подозревала, что таким образом особо ушлые пастыри общин вдоль реки избавлялись от лишних ртов и неугодных, но Осан умер, и спрашивать больше было не у кого.
Ан ждало разочарование. Остатки каравана нашлись в проулке за площадью, и она даже не удивилась, потому что в такой день всё должно быть ужасно. Ослики пропали вместе с двумя телегами. Часть мешков и священных хоругвей валялись на земле вперемешку с трупами монахов. Ан обошла их, тыкая в тела носком сабатона. Но спокойное поведение Кела выдавало, что живых тут нет.