Она порылась в сумке и перекинула чернорясому галеты и последнюю полоску мяса. Он снова не поймал и пополз подбирать. Молча собрал и, не поднимая глаз, вернулся на своё место.
— Сразу всё не ешь, — мирно посоветовала Ан. Ярость схлынула, и она чувствовала себя лучше, гораздо лучше. — Это тебе до Моста.
Меркий молча кивнул и убрал остатки галет в карман рясы
— Не потому, что я жадная, а потому что больше нет. Если будешь шевелить ногами, завтра… точнее, сегодня, дойдём до Моста.
— Он же далеко, — тихо пробормотал чернорясый. Обычный человек вовсе его не услышал бы, но Ан хватило.
— Где мы, по-твоему, находимся?
Меркий смутился и покачал головой. Взгляд снова уткнулся в землю. Какой же он всё-таки трус.
— Мы ушли к югу от Дома… это-то ты знаешь, что такое? — Меркий отрицательно покачал головой. Ан закатила глаза. И ещё что-то рассказывал ей о Прародителе. — Короче, центр города это. Башни до небес видел?.. А, точно, они же все рухнули… Руину, которую вы называете дворцом Прародителя, знаешь?.. Мы в двух милях от неё. К югу. Завтра мы выйдем на городское шоссе. Оно цело и не завалено, так что быстро дойдём до Моста на ту сторону.
По крайней мере, так ей говорили те, кого она встретила год назад у моря. Как оно на самом деле, и не придётся ли им лезть через завалы, Ан не знала. Но шоссе действительно когда-то было очень широким. Настолько широким, что его не смогли перегородить даже рухнувшие дома-башни. Трава там тоже не росла, и даже остался асфальт. Когда-то дорогу использовали для путешествий вниз, на юг, но Ан не знала, ходят ли ещё конвои и торговцы на этот берег.
— Так что тебе осталось совсем немного меня потерпеть, — она закрыла глаза. — Светло будет через два часа. Советую вздремнуть.
Меркий снова кивнул и полез на свой стол. Он поёрзал на нём и замер. Ан посмотрела на него и принялась чистить дробовик.
Ан позволила себе часок подремать — и проснулась от глухого удара. Она схватила дробовик, наставила его на источник шума, и только после открыла глаза. Ствол оказалось нацеленным на упавшего со своего стола Меркия. Одноглазый священник ругался и пытался подняться на ноги. Ан с сожалением поняла, что накричать на него и доспать не получится: снаружи уже было светло, время для сна заканчивалось. Кел под её спиной лежал неподвижно. Ан отложила оружие, потянулась, размяла затёкшую шею и зевнула.
— Да воссияет утро и свет извечный, — объявил Меркий, отряхнув колени и зад. Его голос звучал почти дружелюбно.
"Ночной скандал вспоминать не будем? Ну и хорошо. Мне тоже лень ругаться".
— И тебе не хворать, — она поднялась на ноги и размяла плечи. Два сегмента за правым плечом с непривычным стуком упёрлись друг друга. Надо будет заменить… если ей хватит денег на новую. Ан не очень следила за своими деньгами. За все годы жизни без дома и отца она так и не привыкла к ним. Всегда было легче найти работу на месте или отобрать нужное у неудачников, принявших её за одинокую и беспомощную страницу.
— Мы идём? — Меркий выглядел излишне бодрым. Ан даже сказала бы, отвратительно бодрым. Она чувствовала себя хорошо, но не отказалась бы послушать жалобы священника и ещё раз подумать, какой же он слабак. Ничего, до Моста ещё идти и идти. Она посмотрит, на сколько его хватит.
— Да, — Ан проверила, что все угли прогорели и задвинула железный лист обратно под стол. — Пошли.
— А поесть?
— На ходу. Ты к Мосту хочешь — или как?
— Хочу, — Меркий шарахнулся от потянувшегося, как кошка, Кела. Ан не очень представляла, зачем он это делает. Один её временный приятель, в своё время осматривавший зверя, предположил, что это специальная программа, которая проверяет подвижность всех механических суставов. Может быть, он был прав. А может там, в сердечнике, Кел дурачится и представляет себя котом.
— Тогда пошли.
Они спустились по лестнице к рабочему выходу из театра. Тела шептуний — третью она скинула вниз ночью, чтобы не воняла — уже разлагались. Серая плоть позеленела, осклизла и начала стекать с желтых костей. Воняло изрядно, даже Ан через маску пробило, а Меркий зажал нос руками и позеленел.
Наружу они почти выбежали, даже Ан почти не огляделась.
— Слушай, а та, что в Цистерне осталась… она же воду отравит! — заговорил Кел, когда они обошли валяющуюся недалеко от двери шептунью.
— Уже отравила, — отозвалась Ан. Она оглядела двор. Никого. Кел тоже молчал. Труп колдуна валялся там же, где она кинула его накануне. Он выглядел ещё более жалко, чем в темноте. Дома-ульи, окружавшие двор, тоже посерели, словно уменьшились в размерах и выглядели уныло, а не зловеще, как ночью.