— Пришлось поладить, после того, как один придурок начал убивать наших. Ну, то есть, как бы я тоже того говнюка убил бы на месте, но это я, а я дурак и всё такое, — отец замолчал и перелил содержимое банки в себя. Потом смял пустую оболочку и закинул в мусорное ведро под дверью.
Ан молча отпила свой лимонад. Он стал каким-то пресным. Воспоминания о гневе Строителя были неприятными. Больше всего Ан злилась на него за то, что из-за этого уехала Рем. Плевать, что был бы скандал. Рем должна была остаться, она же ни в чём не виновата и нужна ей, Ан.
Хотя, если бы изгнали её, Ан, отца, она бы тоже бросила и Рем, и Кела, и поехала за ним.
— И что дядя сказал? Подвинься, я сяду, — Ан уселась под боком у отца.
— Ну, что нас не скоро признают настоящими людьми, — отец взял ещё пива. — Что там где-то где всё решают творится какая-то хрень. Наша семья вела себя эти годы прям очень хорошо, даже я был паинькой, а вот остальные — не очень.
— Да, я слышала. Модификаты убивают людей и скрываются от правосудия. Всего один случай, который не сумели замять. Дедушка рассказывал.
— Угу. Так что пока мы ждём.
Ан молча отпила из стакана.
— Не расстраивайся, тыква, — отец поставил банку и сел, обняв её за плечи. Ан положила ему голову на плечо. — Прорвёмся. Время есть. Будет у нас свой домик у моря, и мы там поживём. А всю эту хрень про паспорта, про опасность, про вирусы, про потепление и похолодание не слушай. Всё пройдёт.
— Я знаю.
Отец хмыкнул и погладил её по голове.
— Знаешь, иногда я вспоминаю, как впервые тебя увидел.
— И как это было?
— Ну… Неожиданно. Я уже тогда был с… репутацией. И я не ожидал, что увижу, хотя старик намекал, что за подарок он мне приготовил. Но сама знаешь, я ничего хорошего от него не ждал. Ты была не прям чтобы совсем младенцем. Не знаю, бывают ли нам подобные новорожденными. Ну, ты знаешь, красные, страшные, как то ли кусок дерьма, то ли эти страшные собаки, как их там, такие все в складку и с кривыми лапами.
— Бульдоги?
— Ну может быть они. Так вот, ты была не такой страшной. Просто мелкая, хрен поймёшь какого пола, валялась в люльке.
Отец замолчал. Ан его не торопила.
— Я, короче, не очень понял, чего старик от меня хочет и нахрена мне младенец. А потом… Ты мне улыбнулась. И это было круто. Ну, я знаю, что вряд ли ты вообще тогда что-то осознавала или специально поняла, что я твой папаша. Но… это было по-настоящему круто. Мне так ещё никто не улыбался. И тогда я точно понял, что никому тебя не отдам, пусть они все хоть оборутся и передумают.
— И не отдал.
— Ага. Забрал в тот же час. И не жалею. Хотя мелкие дети просто невыносимы. Даже ты была невыносимой. То ты не спишь, то у тебя что-то болит, то зубы режутся, то просто обгадилась, мрак. И главное нихрена не поймёшь, что случилось, чего орёшь, что не так, какого хрена, и даже толком не возьмёшь на руки, потому что боишься сломать, и не свалить из этого чёртового дома, где каждый даёт тебе совет и поучает.
Ан хихикнула.
— И тебе никто не помогал?
— Не, ну кое-кто советовал, кто уже своих вырастил. Тогда нас немного было.
— И ты упорно растил меня сам.
— Да. И не жалею ни минуты. Никогда не жалел. Только когда отпустил тебя в Дом — жалел. Но… я знал, что поступил правильно, и сейчас вижу, что был прав.
Ан положила голову ему на плечо и крепко обняла.
— Так что не думай о плохом. Будет у нас домик у моря. Обещаю. И я даже не буду буянить и надолго уходить. Веришь?
— Верю, па.
16
Мусора на Мосту не было. Все шесть полос потрескавшегося асфальта были пусты, а подходы к переправе — расчищены на несколько сотен метров. Ветер трепал плащ Ан и рваную рясу Меркия. Кел плёлся около ног хозяйки и смотрел в землю.
— В прошлый раз они стояли на этом берегу, — пробормотала Ан. От поста на этой стороне не осталось даже следов.
— Ты, наверное, была здесь очень давно. Сколько я помню, на этот берег солдаты не переходят.
— Тебе виднее.
Они беспрепятственно прошли две трети моста, пока не упёрлись в перегораживающие проезжую часть бетонные блоки. За ними, перед спуском с моста располагались низкие баррикады с узкими бойницами. Над бетонными укреплениями возвышалась башня бронемашины с тяжелым пулемётом. Ан почувствовала запах оружейной смазки, человеческого пота и спирта. Неприятные запахи. Она терпеть их не могла.
К самому посту их сначала не подпустили, велели положить оружие на землю, поднять руки и остановиться. Только после из-за блоков вышли двое мужчин в примитивных бронежилетах и старых шлемах.
Вот тут бумаги Меркия и пригодились.