Меркий постоянно спрашивал, куда она на самом деле идёт. Один раз Ан разозлилась и пробурчала, что ищет могилы Отцов.
Он, разумеется, счёл это шуткой.
Меркий спрашивал много. Иногда она отвечала.
— Тебя правда зовут Ан?
— Правда.
— Просто Ан?
— Да.
— Откуда ты родом?
— Оттуда.
— Сколько тебе лет?
— Не помню.
— А чем ты занимаешься?
— Чем придётся.
— А куда ты идёшь?
— На тот берег.
— Зачем?
— Надо.
— А что это за зверь?
— Это Кел.
— Откуда он у тебя?
— Подарили.
— Кто?
— Брат.
— Кто твой брат? Где он?
— Умник он. И он умер.
Короткие ответы святошу ничуть не смущали. Поняв, что из неё ничего не вытянуть, он начал трепаться про себя.
— А я служу делу Благодетелей, — самодовольно заявил молодой человек, словно они не вышли из одной обители в одном караване. Ан поморщилась. — Я брат-исповедник из обители на Трёх Холмах. Настоящий брат-исповедник, я имею ввиду. Если хочешь, могу… Ну, если будет желание освободить душу, я могу выслушать твою исповедь.
Ан несколько секунд подбирала слова.
— Ты сейчас серьёзно?
— Ну да, — не понял её молчания Меркий. — Я имею право.
«Да он ещё и идиот!» Ан закатила глаза. Хорошо, что её лицо спрятано.
— Не хочу.
— Ну, как знаешь. Я самый молодой брат-исповедник в нашей обители!
— А чего ты в городе делаешь, самый молодой брат-исповедник? В паломничество тебя зачем взяли? Это же дофига почётно, опасно и всё такое.
Святоша немедленно поник и потянулся пальцами к выбитому глазу.
— Брат-настоятель отправил меня и ещё несколько братьев в паломничество к Великому Дому Прародителя!
— Я это знаю. Спрашиваю, зачем именно тебя, — Ан поморщилась от наигранного восторга в голосе Меркела.
— Я сам попросился, чтобы поклониться великому месту! — ложь вышла почти убедительной, но дрогнувший голос выдал чернорясого.
— Там даже руин не осталось. Яма и гора мусора, — пожала плечами Ан. Меркий покачал головой.
— Это богохульство!
Ан не ответила.
— Ты необразована и не знаешь правды, — возразил Меркел. — Дом стоит на своём месте и будет стоять. Я лично стоял на ступенях, где Разрушители вероломно напали на своего отца!
— Прямо на ступенях? — Ан ухмыльнулась. Они с Осаном у дома были в полном одиночестве, чернорясые ушли в сторону. Что ж, фанатики нашли неплохой выход. Действительно, кому нужна правда, когда можно назвать тем самым местом любую точку на земле? Интересно, какую из руин они объявили священной? И что будут делать, когда тот дом тоже упадёт? Ну, ещё лет на двадцать домов-башен в Городе хватит.
— Клянусь всеми добрыми делами Прародителя! — Меркий торжественно поднял ладонь и коснулся сердца. — Чтобы меня разразил огонь его гнева!
— Хорошо, я тебе верю, — Ан отмахнулась. Всё равно ей не переспорить. — Только тебе неземная благодать не помогла. Что у вас случилось? Вы уже должны были бы оказаться на том берегу.
Маркий опустил голову и снова потёр пустую глазницу.
— Презренные дикари напали на нас внезапно. Брат Марис воззвал к Прародителю, но его убили. Я и мой брат Имет сумели сбежать от них, но они догнали нас… А дальше… дальше…
— Понятно, не продолжай. Почему вы не пошли мимо бетонных домов-башен? Дальше от дома Прародителя вдоль старых каналов?
— А что там?
— Там самый короткий путь от Трёх Холмов до Моста, и почти нет людей. А вы пошли через центр, как все путники.
— Но что в этом плохого?
— Где много путников, будут и эти… бандиты, короче.
Она замолчала. С утра Ан уже сказала гораздо больше, чем за весь предыдущий месяц. Даже язык устал от непосильной работы. Кел, почувствовав её раздражение, оскалил клыки и направился к святоше. Тот вздрогнул и попятился. Ан жестом отправила Кела вперёд, проверить путь до Цистерны.
— А куда ты всё-таки идёшь? — долго молчать Меркий не смог. Ан представила, как разбивает ему голову, и стало немного легче. Как никогда она была рада своей маске. Обычно пустая личина скрывала её слабости: растерянность, усталость, любопытство. Личина к тому же устрашала. Всегда страшнее видеть плоский кусок железа вместо живого человеческого лица. В разговорах с людьми в поселениях, Ана снимала внешний щиток и оставляла маску-респиратор. Так было легче: респиратор оставлял иллюзию защищённости и дистанции от окружающих, а люди, видя её человеческие глаза, не подозревали в ней серую тварь или кого похуже. Ан так свыклась с железной личиной, что мысль показать кому-то своё изрезанное шрамами лицо казалась немыслимой. Это даже хуже, чем снять доспехи и пройтись мимо врагов голой.