И в самом деле, в синхронных источниках встречаются оба названия. Так, в следующей после «Нихон сёки» летописи, именуемой «Продолжение Нихон сёки» («Сёку нихонги», 797 г.), в записи, датированной «4-й год Ё:ро: (720 г.), 21-й день 5-го месяца», говорится о том, что принц Иппон Тонэри выполнил данное ему ранее повеление составить государственные исторические анналы «Нихонги» и представил их ко двору. Однако самый старый из сохранившихся списков памятника, относящийся к периоду Хэйан, носит название «Нихон сёки». Несколько более ранний источник, хоть и тоже хэйанских времен, где собраны только песни из данного памятника, сложенные во время обрядовых трапез, именует книгу «Нихонги», однако в Предисловии к тому же собранию песен фигурирует название «Нихон сёки». В «Манъё:сю:» название «Нихон сёки» встречается 2 раза, «Нихонги» — 9 раз.
В новейшем критическом издании первых десяти свитков памятника[1] указывается, что самый древний источник, в котором упоминается «Нихон сёки», — это «Рё:-но сю:гэ», детальный комментарий к кодексу законов «Тайхорё:», датируемый 738 г. В 31-м свитке этого комментария цитируется некая «Летопись древности» («Коки»), содержащая объяснение происхождения древнего названия Японии — Великая Страна Восьми Островов. Объяснение это дается со ссылкой — «в Первом свитке „Нихон сёки“ сказано…». Отсюда следует, что, во всяком случае сегодня, можно считать, что «Нихон сёки» — наиболее достоверный вариант первоначального названия книги.
«Нихон сёки» создавалось в 720 г., через восемь лет после написания «Кодзики». Эта книга, состоящая из тридцати свитков, намного превосходит по объему «Кодзики», первый мифолого-летописный свод, содержащий всего три свитка.
Поэтому одна из ключевых проблем, связанных с этим памятником и так до конца и не разрешенных, — это причина и побудительные мотивы самого факта создания «Нихон сёки» на фоне уже существующего памятника «Кодзики».
Надо сказать, что вопрос возникновения и соотношения этих двух памятников сейчас стал одной из наиболее притягательных для исследователей проблем; к тому же загадки древней японской истории, в частности, представленные в самых ранних ее текстах, двух летописно-мифологических сводах, в последнее время привлекают внимание не только ученых, но и публицистов, и широкого круга любителей словесности и древности. Если в 60-70-е годы в фокусе общественного интереса были различные теории японской культуры и национального характера (нихондзинрон, нихон бункарон) или гипотезы о происхождении и родственных связях японского языка (в том числе породившие самые диковинные предположения), то теперь это место заняли древние связи Японского архипелага с континентом, вопрос о времени заселения и путях переселенцев, иноземные компоненты древней культуры, обряды, обычаи, верования и материальный быт на Островах в первые несколько[2] веков н. э.
В целом, как считается в исследовательской литературе, наиболее общая цель создания «Кодзики» и «Нихон сёки», этих двух памятников, излагающих мифы о создании Японии и исторические предания о ее ранних правителях, в обоих случаях одна и та же — восстановление или, вернее, сотворение так называемой «правильной» истории.
Итак, вскоре после создания «Кодзики», потребовался новый идеологический манифест, и было создано «Нихон сёки». Видимо, оба текста, хотя и в разной степени, имели хождение в культуре, хотя области и характер их функционирования оказались разведены, а сфера применения «Кодзики», по всей вероятности, стала несравненно более ограниченной, хотя обе книги были созданы по высочайшему указанию.
Одна из возможных точек зрения на предмет состоит в том, что в «Кодзики» не хватало какого-то весьма существенного элемента для того, чтобы обрести статус государственной летописи, «правильная история» по «Кодзики» была не вполне удовлетворительна или перестала быть адекватной сразу же после ее составления; но можно предположить также, что изначально цель создания «Кодзики», при всем внешнем и структурном сходстве этих двух памятников, была принципиально иной (примером иной цели мифологического свода может послужить, скажем, более поздний и весьма краткий памятник «Кого сю:и», тоже содержащий свод мифов и преданий, изложенных в конспективно-назывном стиле, который ставил задачу с помощью священной истории восстановить прежнюю роль жреческого рода Имибэ, потесненного могущественными Накатоми).
1
Нихон сёки: Свитки I–X / Под ред., коммент. Кодзима Н., Наоки К., Нисимия К., Куранака С., Мори М. Токио: Сёгаккан, 1994. Т. 2. (Нихон котэн бунгаку дзэнсю).
2
Возможно, это связано с археологическими достижениями последнего времени — ранее раскопки велись, по религиозно-идеологическим соображениям, в более ограниченном масштабе; теперь, хотя далеко не все запреты сняты, возможности значительно расширились, и результаты их подчас приводят к пересмотру многих устоявшихся представлений. Ныне чуть не каждую неделю венчает какая-либо археологическая сенсация — например, не так давно пришлось пересматривать устоявшиеся представления о времени распространения иероглифической письменности на Японских островах, когда при раскопках могильного кургана в преф. Сайтама был обнаружен меч с иероглифической инскрипцией (об этом мече подробнее говорится в Предисловии А.Н. Мещерякова), датируемый рубежом V–VI веков. Однако в январе 1996 г. при раскопках в преф. Миэ был найден сосуд с иероглифом, написанном индийской тушью, относящийся к первой половине IV века, то есть, по меньшей мере, на сто лет раньше. Как говорилось в связи с этой находкой в японской прессе, «это эпохальное открытие предполагает, что китайские иероглифы были в употреблении уже во времена раннего государства Ямато, и ставит под сомнение общепринятую теорию, что письменные знаки стали распространяться на территории Японии только начиная с рубежа VI–VII веков» (The Japan Foundation Newsletter. May, 1996. V. XXIV. No.1. P. 13).
Другой пример: в преф. Сайтама обнаружена глиняная фигурка
Некоторые ученые связывают с нынешними археологическими открытиями большие надежды, но реальнее, по-видимому, ожидать расширения круга загадок.
Впрочем, археологи сталкиваются и с немалыми трудностями — Япония с ее ограниченным используемым пространством вся изрезана сетями железных дорог, часто копающие вынуждены останавливаться у ворот частных владений, что бы ни сулил раскоп. Забавно, что жители преф. Нара (ареал древнего Ямато) при перестройке дома или работе в саду опасаются копать глубже, чем сантиметров на пятьдесят — совесть не позволит им утаить находки от ученых, а археологическая экспертиза займет долгое время.