По мнению исследователя средневековой прозы Фукуда Акира, именно из таких толкований речей богов и рождается сказовый жанр повествований сэцува. Основываясь на теории Оригути Синобу, Фукуда полагает, что первоначально и буддийские священные тексты рассматривались как разновидность таких речений божества, полученных в соответствующем трансе, соответственно, буддийские повествования также родились в процессе объяснений слов буддийского проповедника[39].
Например, в 23-м свитке «Нихон сёки» говорится, что буддийского монаха попросили растолковать сутру. По-видимому, совершалось это по аналогии с толкованием речей богов — так, в 19-м свитке «Нихон сёки» сановник Cora, рассказывая о бедствиях, постигших прежнего императора, сказал: «И тогда государь повелел Управе палаты богов Неба-Земли получить совет у божеств. Жрецы выслушали слова божества, которые гласили: „Если ты вознесешь молитвы божеству-основателю страны, а потом отправишься на помощь вану, находящемуся в опасности, то страна умиротворится, и народ обретет спокойствие“. Государь последовал реченному совету, помог вану, и в стране наступило спокойствие. А что это был за бог? — был это бог-основатель страны, который спустился с Неба и выстроил государство в те времена, когда разделились Небо-Земля и когда травы и деревья умели разговаривать». Заключительная фраза Cora выдержана как раз в жанре толкований речей божества и содержит формулировки, встречающиеся как в мифах «Кодзики» и «Нихон сёки», так и в более поздних молитвословиях норито.
По мнению Масимо А., ближе всего к ритуальной функции толкователя речей божества был министр Такэути-но сукунэ, каким он предстает в сюжете «Кодзики» и «Нихон сёки» о смерти правителя Тю:ай, не внявшего прорицанию бога, вселившегося в его супругу Дзингу. Находясь в «священном дворике», Такэути возносит моленья божеству, а потом расспрашивает его (то есть Дзингу) по поводу непонятных мест в прорицании[40] и получает подробные разъяснения.
Само понятие юнива (др.-яп. юнипа) исследователь, отвергая традиционное прочтение, предлагает, в соответствии со значениями иероглифов, понимать как слово синсинся, «толкователь богов». Таким образом доказывается, что древняя обрядовая песня возникла вместе с особым повествованием, толкующим темные речения богов, отсюда, как полагает Масимо, различия в глаголах, обозначающих исполнение песни — «спел», «сложил», «произнес». Затем эта песня фиксировалась вместе с толкованием, а также именем исполнителя и обстоятельствами возникновения песни (имя божества, место получения его речений и проч.)[41].
В цитируемой статье Масимо ограничивается постулированием вышеизложенных положений, однако очевидно, что его схема, кроме того, объясняет возникновение и структуру так называемых ута-моногатари, «песенных повествований» классической литературы эпохи Хэйан, таких, в частности, как «Исэ-моногатари» и «Ямато-моногатари».
Все же, надо думать, к периоду составления мифологических памятников, были и другие категории песен, которые, в соответствии с теорией Кооноси и Цутихаси Ютака, попали в сюжет на рабочем этапе составления летописей, при этом в некоторых песнях, вероятно, ряд слов был изменен, в некоторых, при том же тексте, под влиянием сюжета изменился вкладываемый смысл. Некоторые же песни, по всей вероятности, уже были авторскими, квазилитературными,
39
40
В «Кодзики» этот фрагмент имеет следующий вид: «Тогда Такэсиути-но сукунэ: „С нижайшим трепетом вопрошаю: священное дитя, пребывающее в утробе этого божества, нашего божества великого, что это за дитя?“ — сказал. „Дитя мужеского пола“, — так ему в изъяснение речено было. Тогда [Такэсиути-но сукунэ] расспрашивать подробно начал: „Хотелось бы узнать, каково имя этого божества великого, ныне наставления дающего“, — так молвил, и ему, ответствуя. Речено было: „Это сердце Превеликой богини Аматэрасу. А также трех великих божеств-столпов Сокотуту-но во, Накатуту-но во и Уватуту-но во. (Тогда и вышли на явь священные имена этих трех божеств.) И если нынче в самом деле помышлять о завоевании той страны, то надлежит принести дары всем-всем божествам неба, божествам земли, а еще божествам гор, а также божествам рек и морей, нашу душу священную на ладью поместить, в тыкву вложить пепел священного дерева, во множестве палочки для еды и плоские блюда изготовить и пустить все это плавать по морю великому, а уж после этого переход по морю совершать“» (К94-Т. 2. С. 81–82).
41
Этим, по-видимому, стала заниматься палата Ооута-докоро (буквально Великое место песен, там же впоследствии сочинялись песни по особым случаям).