Но неумолимая реальность влекла меня к совсем другим делам.
— Вершинин! Вас где черти носят?! — седая бороденка Бубнова воинственно торчала вперед. Он ухватил меня костлявой рукой за запястье и поволок в комнату допроса, бормоча вполголоса всякие нелицеприятные вещи о моей безалаберности и необязательности.
— Вот он, голубчик, полюбуйтесь! — продребезжал он, выталкивая меня на середину комнаты. — Полчаса за ним бегал по всему институту!
Глава 3
За маской спокойствия скрывался человек, чью душу разрывали на части его собственные демоны.
«Целая комиссия, как на экзамене», — подумал я, оглядывая собравшиеся «официальные лица». Их было трое, не считая сидящей в сторонке стенографистки. Не знаю, в чем конкретно заключалась цель присутствия на этом допросе этой 'серой мышки с двумя короткими косичками и блокнотом, но внешний вид у нее был как у типичного секретаря суда. Во всяком случае, я их как-то так себе и представлял. Интересно, зачем? На меня уставились из-под потолка сразу два немигающих глаза камеры. А перед суровым до синевы выбритым дядькой в строгом черном костюме лежала плюс ко всему серебристая коробочка диктофона. Зачем в таких обстоятельствах записывать еще и от руки — непонятно. Хотя… все зависит от всего. Может это особая тактика какая-то — посадить нейтрального человека, чтобы тот делал пометки, а потом на основании этих заметок делать какие-то выводы…
— …двадцать второго октября две тысячи двадцать третьего года? — спросила дама в темно-красном брючном костюме с орлиным взглядом и строго уложенной прической из абсолютно седых волос. Волосы седые, но я бы не назвал ее старой. Морщин на лице нет, фигура подтянутая. Признаки стервозности в мимике проглядывают, но так, в меру.
— А можно повторить вопрос, а то я отвлекся, — вежливо попросил я. Надо бы встряхнуться и отнестись к этому допросу более серьезно.
— Вы встречались с Илзе Павловной Борк двадцать второго октября две тысячи двадцать третьего года? — с ноткой неудовольствия повторила дама.
— Я в первый раз слышу это имя, — признался я, поняв, что все мои попытки напрячь память, ни к чему не привели. Имя было мне незнакомо, а в указанную дату я провел на тренировке. Еще ел и спал. Во всяком случае, ничего другого я про этот день вспомнить не смог.
— Попробую освежить вашу память, — дама поджала губы. Я рассмотрел ее повнимательнее. Блузка застегнута под самую шею, на воротнике поблескивает скромная серебряная бляха. На лацкане пиджака — значок с древнеегипетским глазом Гора, вписанным в перевернутый треугольник. Что это? Символ какой-то из спецслужб или просто украшение? — Татьяна, передайте товарищу Вершинину вот эти фотокарточки.
Стенографистка с косичками отложила свой блокнот и вскочила. Взяла со стола комиссии несколько глянцевых прямоугольников, шагнула ко мне и вложила их в мою протянутую руку.
Строго говоря, это были не фотографии. Это были отпечатки стопкадров с камеры в нашей столовой. Семь штук. Все сняты с одного ракурса. Ну да, камера спрятана в глаз фигуры совы под потолком, я, собственно, так и думал. На всех семи кадрах был я. С ложкой, зависшей над тарелкой. Откинувшийся на спинку стула. Задумчиво ковыряющий тарелку с рагу. А вот на этом кадре моего лица почти не видно, оно скрыто кружкой, из которой я пью. Другие герои за столом меняются. Вася-Папай, Эмиль, Светка. А на соседнем от меня стуле на всех фото сидит девушка. Светловолосая, очень худая, с треугольным лицом королевы драмы. На паре кадров кажется, что она мне что-то говорит. Яркая такая девица. Красивой я бы ее не назвал, но внимание на такую не обратить просто невозможно.
Вот только…
Я совершенно ее не помнил. На фото мы сидим рядом и даже вроде бы я иногда на нее смотрю. Но в памяти — ни малейшего штриха этой нашей беседы. Да что там… Я вообще ее не помнил! Как будто никогда не видел даже. Неужели я настолько вымотался, что умудрился забыть такую яркую мадам?
— Эээ… — я поднял глаза на даму в красном и нахмурился. — Может быть, это прозвучит странно, но я не помню этого эпизода. Эта девушка и есть Илзе Павловна?
— Опишите, как именно вы не помните? — в глазах дамы в красном загорелся хищный огонек. — Ощущается ли это как провал в памяти?
— Да нет, — пару секунд подумав, ответил я. — День был непростой, я помню, что был в столовой. Судя по тому, что я тут ем на кадрах, это ужин. Эмиль прибежал тогда заполошно, схватил два пирожка и стакан компота и убежал… Если бы вы не показали мне эти фотографии, я бы считал, что с моей памятью все в порядке.