Опытный глаз его отметил общий порядок, но он не сказал об этом Филатову, когда они вышли из мастерской, а, желая сгладить недавнюю горячность, простился с ним по возможности мягко:
— Прошу вас, Михаил Никонович, проследить…
— Не беспокойтесь, — с достоинством ответил Филатов. Они стояли друг против друга, жмурясь от слепящей белизны снега. Усы Филатова золотились над белыми зубами, в полуприкрытых длинными ресницами глазах бился горячий огонек. — Весной пахнет, Николай Семенович.
— Мочеными яблоками так и несет. — Венков с шумом втянул в себя холодный воздух, при этом ноздри его вздрагивали и раздувались.
— Похудели вы, Николай Семенович. Глаза-то вон как подвело.
— Ничего, на весенней травке поправимся.
Отпустив бригадира, Венков пошел к амбарам посмотреть, что делается с зерном. Хотя зерно было с семенного участка, сортовое, все уже очищено от посторонних примесей, но слабо заражено пыльной головней. Перепелкин уехал в райцентр договариваться на элеваторе об обмене зерна, но, пока дело не решилось, на всякий случай приходилось рассчитывать на свои семена.
В маленькой лаборатории при складе девушка с косой калачиком на затылке и синими, грубо выкрашенными в районной парикмахерской ресницами показала Венкову результаты испытания зерна на всхожесть.
— Хорошо! Если бы не головня.
Девушка пустилась в разговор о головне, стараясь показать свои недавно приобретенные знания. Венков ответил ей поощряющей улыбкой.
На зерноскладе, как и в мастерской, ничто не вызывало особой тревоги. В мастерской обнаруживались промахи, иногда недобросовестность, нехватка запасных частей, с зерном была забота насчет обмена. Но в крайнем случае все это было еще терпимо. Хуже обстояло дело с животноводством. С осени видно было, что кормов на поголовье не хватит. С осени держали скот на уменьшенной норме кормов. Скот постепенно тощал. Снизились надои молока. К счастью, до падежа дело не доходило.
Обо всем этом невесело думал Венков, пока шел до молочной фермы. В старом коровнике было тепло от дыхания животных. Венков подходил к коровам, гладил худые бока, шерсть клочьями прилипала к пальцам. А сердце Венкова щемило: «Как уберечь скот от гибели?» Закупили шифер. Снегирев помог. Чуть потеплеет, придется соломенную крышу скармливать, а на место ее класть шифер. Не была бы только весна затяжная.
— Что приуныли? — нарочно бодрясь, спросил Венков доярок.
— Да чего ж тут веселого-то? Сами видите.
— Жалость берет, как на коров посмотришь.
— Понимаю вас. До весны дотянуть, а там будем умнее.
Он рассказывает о весенних планах, о том, как скосят зеленую рожь, посеянную на корм.
— А около фермы все засеем сахарной свеклой. Семена достали в Воронежской области. Вам придется за ней поухаживать. Свекла — хороший корм. И хлеба соберем больше против прошлого. Сено на волжском острове выкосим, я уже договорился с лесхозом. Все будет хорошо.
Все это он говорил, осматривая каждый угол, не пропуская ничего.
— Почему навоз сегодня не вывозят?
— Сани сломались.
— А почему не чинят?
— Тракторист поехал за кузнецом и за плотником.
— Хм! — Венков покачал головой. — На тракторе за кузнецом. — И про себя добавил: «Дурья голова».
На свиноферме с кормом было немного лучше, потому что в конце лета школьники насобирали в лесу дубовых желудей.
Свиноматки были не жирны, но не истощены, а подсвинки и поросята так и совсем хороши. Топот копыт по полу и довольное похрюкивание разносились по всему помещению. Недавно отвезли на мясокомбинат полсотни откормленных свиней, сдали первым сортом.
Почесав свинью под лопаткой, подержав визгливого поросенка, Венков пожелал женщинам здоровья и поспешил на лесопилку. Шла разделка бревен. Под сверкающий диск рабочие подводили конец бревна, слегка налегая на него. Раздавался визг, скоро переходивший в вой, и от бревна отрезался горбыль. Белея свежей древесиной, лежали стопкой доски и брусья. От досок, от опилок, сыпавшихся желтым снегом, пахло хвойным лесом. Это напомнило Венкову о севере, откуда приплыл по Волге лес, о связях безвестной Усовки со многими уголками страны. Эти связи, обычно незамечаемые, сейчас представились Венкову зримыми до физической ощутимости. Воображение уносило его в города и поселки, откуда идут в Усовку машины и товары и где едят усовский хлеб и мясо, и в этом круговороте он как бы со стороны увидел себя.