— Сейчас у меня цифры на уме, гектары, пуды, литры.
— А живые люди с душой? Для них у вас не хватило места в голове? Гектары, пуды, литры!.. — грубо передразнил его Алексей, вставая и собираясь уходить.
— Чего шумишь, я же сказал, подумаю.
— А еще удивляетесь, почему молодежь из деревни в город бежит. Да как же не бежать! Просто потанцевать в клубе нельзя. Ведь в отчете о танцах графы нет. Сначала лекция для отчета, а потом танцы — для веселья и души… И когда вы успели закоснеть?!
Рывком надел Алексей шапку, резко вскочил, повалив стул, во всю ширину распахнул двери и выбежал на свежий воздух, будто спасаясь от чего-то гнетущего. Пошел по улице не спеша, чтобы дать остынуть разгоряченному лицу и разгневанному сердцу.
От Перепелкина Алексей пошел к Шахову окончательно договориться о выставке. Он решил все устроить так, чтобы Перепелкин остался доволен выставкой. На это Алексей очень надеялся.
А Перепелкин сидел неподвижно, вытянув под столом длинные ноги и безвольно положив на бумаги костлявые руки. «Вспыльчивый, как отец», — думал он об Алексее. Потом им завладели думы о себе, о словах, брошенных напоследок Алексеем, о деревенской жизни вообще. Обиды на Алексея не было, но сердце бередила досада, непонятно на кого и на что.
34
Весна пришла дружная. Солнце за каких-нибудь пять-шесть дней растопило снег, потоки воды хлынули по оврагам.
Хлеборобы вздыхали:
— Уносит урожай в Волгу. Лучше бы медленная весна, влага в почву бы ушла.
Но и на полях влаги осталось вдосталь; снегу было много, и когда обнажилась пашня, борозды блестели водой.
По сине-белесой крапчатой Волге прошел ледокол, а вскоре меж льдин потянулся с низовья караван танкеров с нефтью, бензином, керосином. Суда шли один за другим через равные промежутки, точно на параде; на тонких, как пики, мачтах трепыхались алые треугольные вымпелы.
В середине апреля выпали короткие, дружные дожди, обмыли землю, и по полям, по лесу брызнуло зеленым, словно подернуло прозрачным дымком. Ядреная сладость шла от озимей, от садов, робко запенившихся розовато-белым цветением. На выпасе разбрелось пегое стадо. На мокрых луговинах зажелтела пахучая купальница.
Алексей первый раз в жизни встречал весну в деревне. Все ему было ново: ломкий звон, доносившийся из мастерских, мягкие краски ранней весны, теплая синева неба, горячий запах свежих тесин и острый воздух.
Вырос, поднялся рубленый, на терем похожий, дом. Еще сидели на венцах плотники, лазали по стропилам, еще стучали топоры, роняя щепки, как яблоня лепестки, еще незрячи были глазницы окон, но все уже видели: не напрасно старый Лавруха чертил огрызком карандаша в ученической тетрадке свой проект, не напрасно дали ему волю, не впустую трудились плотники.
Часто собирались люди посмотреть на дивное строение, одобрительно кивали, кричали плотникам похвальное слово.
Раз прозрачным днем Владимир Жбанов долго смотрел на хитроумное сплетение бревен и брусьев.
— Любуешься? — окликнул его Прошка, сидевший за штабелем теса. Владимир подошел к нему.
— Хорошо получается, оригинально, — ответил он, усаживаясь рядом с печником на бревнышко. — Как сказал бы архитектор, есть соразмерность частей и целого. Если не отяжелят кровлей, то дом хоть куда! Легкость и свежесть.
— Еще лучше будет, — уверенно сказал Прошка. Он был настроен на серьезный разговор. Слова Жбанова пришлись ему по душе. — Ты, Владимир, учти: своими руками все, без инженера, без архитектора. Голова — Лавруха! Ох, какая голова! Ему бы образование… Ух!.. Беда!.. Даровит старик, ничего не скажешь.
— Бригада у него, видать, работящая, дружная, — заметил Владимир. — Смотри, как работают — увлеченно. Венков-то поет даже от радости. Слышишь?
— Давно слушаю. Соловьем заливается. Парень с далеким умом.
— Как? Как ты сказал?
— С далеким умом. Значит, далеко заглядывает.
— Не понимаю тебя.
— Одним словом, парень умный. — Прошка задрал голову, глядя на верх дома. — Да-а, божьи невольники счастливы, — подумав, изрек он и заправил выбившиеся вислые волосы под замасленную кепку.
— Ты чего-то сегодня загадками говоришь. — Владимир усмехнулся. — Не выпил, что ли?
— Уж не помню, когда в рот брал. Неохота пить. А сказал пословицу… Не дошло до тебя — объясню. У каждого человека есть свой бог, У меня, к примеру, печное дело, у тебя — радио и машины всякие, у того еще что-нибудь. Каждый невольник своего бога.
— Хорошо ты сказал! — обрадовался Владимир.