Опять аплодировали. Особенно отличались в этом девушки, они даже подпрыгивали на месте.
— Что бы там ни говорили, что лирика изжила себя, но где бы я ни выступал, лучше всего встречают лирические стихи, — сказал поэт, растроганный теплым приемом, и глаза его повлажнели и заморгали часто-часто.
Послышались девичьи выкрики:
— Давайте про любовь!
— Про любовь! Про любовь!
И он читал одно стихотворение за другим. Слушали внимательно, и хлопанья было вдоволь. Наконец он показал на горло: устал, мол, а потом сказал:
— Еще одно стихотворение.
Потом к слушателям обратился поэт Павел Соснин.
— Я поэт-песенник. Около тридцати моих песен переложены на музыку. Некоторые вещи вы услышите… они записаны на магнитофонную пленку, а некоторые исполнит Алла Морозова, — поэт сделал жест рукой в сторону певицы, она привстала, поклонилась. — Музыкальное сопровождение композитора Власа Уралова… Песня «Зацвела черемуха» в исполнении хора клуба чугунолитейного завода.
Послышалось шипение, потрескивание, отдаленные звуки гармошки, потом женские голоса. Слова были неразличимы, они тонули в тягучей мелодии; хотя в зале потом аплодировали, но как-то неуверенно и без восторга.
— А это песня на праздник «Проводы русской зимы», — объявил Соснин. — Исполняет ансамбль клуба машиностроителей.
Магнитофон выплеснул захлебывающийся говорок гармошки, перезвон колокольчиков и бубенцов, в которые вплетались женские взвизги и совсем неразборчивые слова. В зале началось шушуканье, скрип стульев, разговор. Но магнитофон крутился и крутился.
Но вот дошла очередь до певицы. С распущенными длинными волосами, закрывающими щеки, грубо подкрашенная, она стала у пианино, за которое сел композитор. Она пела что-то про кудрявую березу, про «дорогого», у которого «руки пахнут травами», а «губы солнцем», про «вечную любовь». Потом была веселая песня с приплясыванием.
Это публике понравилось.
Весь вечер как-то неприметен был композитор Влас Уралов. И когда он объявил, что исполнит свое произведение «Весна на Волге», весь зал стал разглядывать его. Молодой парень был близорук, очки сползали на нос, когда он колотил пальцами по клавишам пианино и отчаянно мотал головой из стороны в сторону. Слушатели остались равнодушны к его музыке.
Перепелкин поблагодарил гостей, а школьницы поднесли им по букету ландышей. И все были довольны проведенным вечером.
В кабинете заведующего клубом был устроен ужин в честь гостей, потом их развели на ночлег по квартирам.
Певицу забрала к себе Ника. Прежде чем лечь спать, они пили молоко, и Ника расспрашивала женщину о ее жизни, а та рассказывала.
В город приехала из деревни, в училище сельской культурно-просветительной работы. Проучилась год, осталось столько же. Учат музыке, пению, танцам, режиссуре, организации клубной работы.
— А потом?
— Вернусь в свое село, буду работать в клубе.
— А с писателями как?
Девушка улыбнулась.
— А-а! Это я подрабатываю. У них бывают платные выступления. Композитор тоже самодеятельный. Работает слесарем, ну Соснин с ним как-то сошелся.
— Довольна?
— Не сказала бы. Но надо что-то делать.
— Это верно, — ответила Ника. Интерес к девушке пропал: посчитала ее за артистку, а она такая, каких полно в Усовке… еще лучше поют.
37
Николай Семенович Венков был человеком трезвого ума. Не хулил все старое только потому, что оно старое, не бросался в объятия новому, только потому, что оно новое. Во всем он старался найти ценное, живое. В колхозных делах он не ломал круто то, что другим казалось уже пережитком, новое не насаждал рьяно, сначала проверял опытом. А это не всегда встречало сочувствие, много сил уходило на то, чтобы доказывать, убеждать. Дела в колхозе были и нужные и ненужные, они порой заваливали Николая Семеновича, он барахтался в них, норовя оказаться над ними, подчинить их себе.