Из кузова вылезли практиканты, среди них Алексей Венков и Прошка.
— За лопаты!
Без лишних слов принялись закидывать землей ухаб.
Ночью прошел дождь, и теперь все было влажно, все блестело, небо сияло чистотой, солнце пригревало, и над колосившимися хлебами дрожал розовато-синий воздух. За лиловыми далями, за синим лесом угадывалась Волга.
Алексей одним взглядом охватил поля, дубравы на холмах, серое пятно Усовки в низине у Волги. Его умиляла тишина над зеленым разливом хлебов, покой над всем этим обширным миром, простиравшимся во все стороны, насколько видели глаза. И он понял, что полюбит эти поля, эти кривые тропки, протоптанные неведомыми ногами, холмы с низкорослыми дубками, дикие овраги с ручьями и волчьими ямами — всю эту неброскую природу, милую своей необжитостью.
— Красива российская земля! — сказал он.
— Наши места такие, что к ним сердцем прилипаешь. — Карие глаза Прошки просияли.
— Руки бы по-настоящему к ней приложить. Зацвела бы.
— Ох, как зацвела бы! — мечтательно согласился Прошка.
— Через десять, двадцать, пятьдесят лет люди будут жить не так, как живем мы. Наверное, они будут жить лучше, не думать об атомной войне, ценить человека не по национальности, не по дедушкам и бабушкам, не по родителям… Человек будет цениться сам по себе. Как ценится жемчужина, а не раковина, породившая ее.
— Готово, — прервал речь Алексея Прошка, бросая лопату в кузов.
— Чья очередь рулить? — спросил Жбанов.
— Дай я, — ответил Прошка.
— Не пойму, зачем на водителя учишься? Ты же на трактор сядешь, — сказал Алексей.
— Для интересу, — куражась, ответил инвалид. — Вот сколочу нужную кучку денег и куплю автомашину. А права мои водительские довоенные устарели, надо новые получить.
— Зачем тебе автомашина?
Прошка вскинулся на Алексея.
— Ты рассуждаешь, как моя баба. Зачем, говорит, расходоваться на машину? И для чего она тебе? Для прогулок. А много ли у нас этих прогулок-то?.. И пойдет чесать меня безо всякой пощады.
— Она права, Прохор. Машина нужна для того, чтобы на ней ездить. А много ли тебе приходится ездить? Многие у нас в селе имеют мотоциклы. У иного детишки голопузые, а он мотоцикл купил. Зачем, для чего? Вечером иной раз съездит на Сенную пива попить, вот и все.
— Это разве плохо? Понимаешь ты, для души нужно. Хоть раз в год проехаться — и то удовольствие. Посмотришь, как десять мотоциклов один за другим на Сенную шпарят… Красота!..
— Неразумно ради этого держать машину. Она изоржавеет, а не отработает того, что ей положено.
— Ты, Алексей, на русского непохож, рассуждаешь как-то не по-нашему.
— Всякая вещь создается на потребность человеку. Если мотоцикл большую часть времени будет стоять, так незачем его покупать.
— Душевного интереса ты не понимаешь.
— В этом случае не понимаю. Вон в колхозе «Восход» бани нет, люди в корытах дома моются, а для правления двухэтажный особняк возвели, хотя старое здание вполне хорошее. Вот это неумно.
— Значит, лестно председателю в хорошем кабинете сидеть. Вроде как бы в большом учреждении… кнопки, звонки, диваны… Это не от ума, а от души идет. Значит, душа с размахом. Ты этого не понимаешь. Весь в отца. Он чудак: «Волгу» продал.
— А на что она, «Волга»-то? Других машин хватает.
— Как подходить к этому делу… — Инвалид не договорил, полез в кабину. — Э-эх ты, каурка!..
40
Как-то жарким днем, после обеда, сидела Ника на пороге амбарушки, крошила цыплятам размоченный хлеб. Пришел Владимир, оживленный, веселый, сел рядом.
— Руки-то какие зеленые! — воскликнул он.
— Осот проклятый да пырей. Мотыга не берет, так я руками вырывала.
— Слышал. Говорят, как очумелая свеклу полола.
— Приходится. За это свеклу получим: десятую часть от урожая.
— Венков придумал?
— Да. Он все время твердит, что, мол, земля любит уход, тогда и дает урожай. Кормовую свеклу у нас никогда не сеяли, первый раз вот. Ну, она ухода требует. Перепелкин инструкцию дал — и сколько раз прополоть надо, и промотыжить, и окучить… Мы четверть гектара взяли для ухода. Учителя тоже взяли, у кого корова есть. Коровы со свеклы лучше доятся.
Владимир слушал невнимательно, ковырял носком ботинка землю.
— Прокатимся вечером? — спросил он, когда она замолчала.
— Нет.
— Почему?
— Не могу я. Цып, цып, цып! — разбросав цыплятам крошки, Ника отряхнула пальцы и, положив руки на острые, широко расставленные колени, сидела неподвижно.
— Не можешь, так ничего не поделаешь. — Владимир осторожно взял ее руку, погладил. — Ты умеешь работать — это хорошо. Нравятся мне вот такие руки.