Она отняла руку.
— В прошлом году я бы ни за что не стала руками полоть, а нынче — видишь.
— Что же изменилось?
— Сама не знаю. Постарела, наверное.
— А может, общее настроение в селе поднялось и тебя захватило?
— Не знаю. Только чувствую, на душе похорошело, что ли, а отчего, почему — не знаю.
— Ты хорошая.
— Не говори так, — Ника поморщилась.
— Скажу всегда и везде.
Подобрав подол платьишка под колени, Ника вся сжалась от надвигавшегося на нее чего-то нового, сильного, пугающего и радостного.
— Я завтра рано уезжаю, насовсем.
Ника распрямилась, глаза ее распахнулись широко.
— В город? — спросила тихо.
— Да, получил вызов на работу. У каждого свое поле, за которым надо ухаживать. Я нашел свое поле, и буду его обрабатывать.
Он рассказал о своей будущей работе в конструкторском бюро.
— Понимаешь, буду придумывать и делать какой-нибудь прибор для радиотехнических заводов. Сделаю, проверю в лаборатории, потом его испытают на заводе. Разве мало счастья увидеть свое детище в жизни? А? Я уже счастлив от одной возможности заниматься любимым делом.
— А учиться не думаешь?
— Институт добью вечерником, за два года — не так уж долго.
Сияющий, возбужденный Владимир приблизил лицо к Нике, сказал с грустью, еле слышно:
— А покидать Усовку жаль. — Искал, ловил взгляд Ники, склонившей голову к коленям. — Ты остаешься в Усовке… а ты для меня много значишь.
Ника еще ниже склонила голову, слух напряженно, жадно ловил каждое слово Владимира, и в душе требовательно пело: «Говори, говори, говори!..» Немало времени провела с Владимиром Ника, но никогда он не был таким, как сегодня. Давно видела: нравится она ему, но не понимала его сдержанности, холодности, почти братской заботливости. Зачем же он берег нежные слова до своего отъезда?
— Я еще приеду. Оформлюсь на работе и приеду дня на два попрощаться со всеми. Тогда мы с тобой поговорим как следует.
И тут произошло то, чего Ника потом не могла объяснить. Весь мир вдруг исчез, все видимое рассеялось, уплыло в небытье, сердце замерло, и она почувствовала сладкое головокружение… Очнувшись, закрыла лицо ладонями. На губах горел еще поцелуй, а на подбородке осталось ощущение сильной мужской руки.
— Зачем ты это? — прошептала она, не поднимая лица.
— А что, тебе вдиковинку?
— Я никогда не целовалась ни с одним парнем.
— Верю.
— Да не для веры я говорю! — сердито сказала она и отняла ладони от красного лица. — Мне не важно — поверишь или нет.
— А мне не важно — целовалась ты с кем или нет. Если тебе неприятно — прости меня… Не один раз хотелось целовать тебя, но я глушил это в себе. А сегодня не совладал.
Видя, что сейчас лучше уйти, Владимир встал.
— Мне понятно твое состояние. Ты уж не сердись. Пойми одно: ты мне дорога. Но об этом потом, когда я приеду. Скажи только: ты не заскучаешь обо мне?
Подняв голову и поведя на него твердым взглядом повлажневших глаз, она ответила, ни секунды не колеблясь:
— Заскучаю.
— Милая! — Владимир протянул к ней руки.
— Не надо! — Вскочив на ноги, Ника скрылась в дверном проеме амбарушки.
— Скоро увидимся, а пока до свиданья!
— Будь здоров! — неприветливо ответила она.
Потоптавшись на месте, словно не зная, что ему делать, Владимир поклонился и пошел прочь. С глухим стуком закрылась за ним калитка.
В полутемной амбарушке Ника с чувством смятения прилегла на мешки, расстеленные на ларе. Слышала шаги уходившего Владимира. Потом долетел шум автомашины, далекие гудки парохода, ржание лошадей. Ника вдыхала запах нагретой солнцем травы и цветочной пыльцы, сеявшейся в воздухе. Ее потянуло на волю, на простор.
Накинув на голову пестренькую косынку, она торопливо пошла на свекольную плантацию. Яростно мотыжила землю. От ударов мотыги брызгала на босые ноги теплая пыль, в ноздри бил крепкий запах ядреной ботвы. Влажнело, размягчалось тело; думалось спокойнее, мир, простиравшийся вокруг, казался светлее.
Из головы не выходил Владимир, его слова: «Ты дорога мне». Что ответить ему, если опять скажет такое, когда приедет? Поехал, говорит, свое поле обрабатывать… А ее поле — вот оно… А может быть, ждет ее иное поле?.. Вон больницу строят, года за два закончат… Может, там?..
Дальше она не могла заглядывать. Что-то случилось с ней: меньше она думает об институте, меньше заниматься стала. Наверное потому, что лето, тянет в поле, в лес, на природу.